Настоящие сказки Шарля Перро - Шарль Перро
Смотрит на неё дровосек и думает:
«Ещё хорошо, что она говорить не может, а то бы такого мне наговорила! Что же мне теперь делать? Положим, ведь у меня ещё желанье осталось, и я в один миг могу сделаться самым великим и самым грозным королём. Но ведь она тогда станет королевой, а пожалуй, ей не понравится на троне сидеть с жареным колбасным носом. Спрошу-ка её, что она хочет: или быть королевой с таким вот чёрно-красным длиннейшим носом, или уж опять быть женой дровосека, но чтобы у неё был такой же славненький носик как и раньше».
Спросил он у неё, а она головой замотала, – не хочу, дескать, я быть носатой королевой. Хоть она и знала, что про королеву никто не посмеет дурного слова сказать, а всё-таки уродом-то быть неохота.
Выговорил он последнее желанье, и колбаса исчезла.
Так наш дровосек ничего не получил и рад был, что хоть хуже не стало.
Сказки французских писательниц
Мари-Жанна Леритье де Виллодон
Ловкая принцесса, или Приключения Вострушки
(Новелла)
Графине де-Мюра
Вы пишете прелестнейшие новеллы в стихах, и ваши стихи столь же нежны, сколь естественны. Мне бы хотелось, очаровательная графиня, рассказать вам, в свою очередь, одну новеллу, хотя я и не знаю, развлечёт ли она вас. У меня сегодня настроение мещанина во дворянстве, не хочется мне писать ни прозой, ни стихами, не хочется мне ни высоких слов, ни блеска, ни рифм – мне хочется говорить наивным языком. Словом, меня привлекает простой рассказ, изложенный разговорной речью, – мне хочется только вывести некоторое нравоучение.
Нравоучительна моя сказочка в достаточной мере, и этим она должна вам понравиться. Она основывается на двух пословицах вместо одной: такова нынче мода, и вы их любите, а я с удовольствием следую обычаю. Вы увидите, как наши предки умели доказывать, что для того, кто любит ничего не делать, жизнь превращается в полный беспорядок, или, говоря их словами, – праздность есть мать всех пороков, и вам, конечно, понравится их способ доказательства. Вторая пословица гласит, что надо всегда быть настороже; вы, конечно, понимаете, что я говорю о пословице: недоверие есть мать безопасности.
Любовь лишь те сердца пленяет,
Каких ни труд, ничто не занимает.
И если ловкий волокита страшен вам
И поглупеть от страсти вы боитесь, —
Красавицы, чтоб мир был сохранён сердцам,
Вы делом позаймитесь.
Но если, так иль сяк, а вам судьба – любить,
То бойтесь вы судьбу соединить,
Не зная,
Кого избрали вы, кто вас увлёк, играя.
Страшись, чтоб около тебя
Не шёл один из тех, кто с видом кротким,
Не зная, что сказать красоткам,
Вздыхает громко, не любя.
Беги от ро́ссказней любовных,
Да рассуди толково, что и как,
Немало ведь любовных врак
Из уст точится суесловных.
Да берегись всегда любовников таких,
Что с первых слов кипят в восторгах золотых.
И пламенем живым клянутся;
Насмешкой остудите их:
Ведь надо много дней больших,
Чтоб сердце смело встрепенуться.
Смотри, чтоб нежные слова
Не сразу б гордость заменили сном беспечным, —
Должна подумать голова
О счастье и спокойствии сердечном.
Но я не мечтаю об этом, сударыня, я пишу стихи: вместо того чтобы следовать вкусам господина Журдена[41], я рифмую подобно тому, как это делал Кино[42]. Но сейчас я спешу перейти как можно скорее к простой речи, опасаясь старой ненависти, которую питали к этому милому моралисту, и опасаясь также, как бы меня не обвинили в том, что я его обкрадываю и рву на куски, как многие бессовестные авторы ныне делают.
Во время первых крестовых походов король, уж не знаю какого европейского королевства, решил пойти войной на неверных в Палестину. Перед тем как предпринять столь долгое путешествие, он привёл в такой блестящий. порядок дела своего королевства и передал управление такому искусному министру, что на этот счёт он был совершенно спокоен. Гораздо больше тревожила государя нашего забота о его семье. Совсем недавно умерла королева, его супруга, не было у него сыновей, но он был отцом трёх принцесс, молодых девушек на выданье. Летопись не сохранила нам их настоящих имён; знаю я только, что так как в счастливые те времена простота народная без обиняков давала прозвища видным особам по добрым их качествам или по недостаткам, то старшую принцессу прозвали Разиней, что по-нашему означает ленивицу, вторую Болтушкой, а третью Вострушкой, и эти прозвища как раз подходили к характерам трёх сестёр.
Никогда ещё не видано было такой ленивицы, как Разиня. Раньше часа пополудни не могла она проснуться, в церковь тащили её прямо с кровати, и шла она непричёсанная, платье расстёгнуто, пояс надеть позабудет, и нередко на правой ноге одна туфля, а на левой совсем другая. Кое-как за целый день, бывало, подберут ей одинаковые, но никак нельзя было уговорить её обуться не в туфли, так как она считала невыносимо трудным надеть башмаки. Когда, бывало, Разиня пообедает, то начнёт одеваться и провозится до самого вечера, а там до полуночи кушает, да балуется. Потом начнёт раздеваться на ночь и всё так же медленно, как днём одевалась, – так что спать она укладывалась, когда уж совсем рассветёт.
Болтушка проводила время совсем по-иному. Эта принцесса была очень живого нрава и очень мало собой занималась, но до того она любила поговорить, что как, бывало, проснётся, так рта и не закроет, пока не заснёт. Она знала истории всех неудачных браков, всех нежных связей, всех волокитств, не только при дворе, но и у самых что ни на есть скромных горожан. Она наизусть знала, какие женщины обкрадывают своё хозяйство, чтобы заказать себе самую ослепительную причёску, и ей в точности было известно, сколько зарабатывает горничная графини такой-то и дворецкий маркиза такого-то. Чтобы разузнать обо всех этих делишках,
