Бог, человек, животное, машина. Технология, метафора и поиск смысла - Meghan O'Gieblyn
Здесь уместно будет отметить, что в те годы я существовал в той версии реальности, которая уже была сильно опосредована. Мое пьянство превратилось из эскапизма в зависимость, а если учесть множество таблеток, которые я принимал каждый день, чтобы справиться с абстиненцией, то по-настоящему трезвым я оставался все реже и реже. Моя жизнь стала приобретать резкий и неровный сюжет, как в романе Кафки, бесконечную череду непоследовательностей и подозрительных сходств, которые мне оставалось только интерпретировать, и мои интерпретации становились все более бредовыми и солипсическими, зацикленными на "глюках" и повторениях, а также на убеждении, что некоторые люди в моей жизни были не сознательными существами, а тем, что в игровой терминологии называется NPC, или неигровыми персонажами. Я стал ходить на автобусную остановку другим маршрутом, избегая церкви и механического Христа. В конце концов паранойя стала настолько сильной, что я перестал выходить из своей квартиры, кроме как на работу. А потом я перестал ходить на работу.
По ряду причин, все они запутаны и сложны, я часто вспоминаю об этом периоде с тревогой. Например, у меня есть семейная история психических заболеваний, и в то время я приближался к среднему возрасту начала заболевания. Но учитывая, насколько необычным был этот опыт, я пришел к другому выводу. Хорошо известно, что хроническое злоупотребление психоактивными веществами может привести к когнитивным расстройствам, которые по симптоматике неотличимы от психоза. Нейрофизиологические последствия алкоголизма - угнетение нервных центров, истощение запасов тиамина - это те же состояния, которые можно обнаружить в мозге пациентов психиатрических клиник. Грубо говоря, паранойя, навязчивые идеи и галлюцинации - это просто конечная точка отношения к своему телу как к некоему безумному химическому эксперименту. Самым убедительным доказательством этой теории является то, что конец моего бредового мышления более или менее совпал с окончанием запоя. Позже в том же году я прошел стационарное лечение от зависимости, после чего полностью отказался от алкоголя и наркотиков, и мой разум быстро пришел в равновесие.
Это редуктивное объяснение, крайне нехарактерное для тех повествований, которые я обычно придумываю о своей жизни, и за эти годы были моменты, когда я сомневался в его герметичной логике. Я хочу сказать, что теории, подобные теории Бострома, по своей сути не имеют привязки - настолько, что даже сейчас я не могу рассматривать их сколько-нибудь серьезно, не начав сомневаться в самих основах реальности. Но конечный пункт этой логики - что можно довести себя до безумия - казалось бы, противоречит современной психиатрии и, возможно, самому физикализму, который настаивает на том, что весь спектр человеческого поведения сводится к химическому дисбалансу и неправильному функционированию синапсов. Наивно ли наделять разум такой властью над телом? Разве только в русских романах человек доводится до безумия после знакомства с новой философией? Почему единственным правдоподобным объяснением одержимости является дисбаланс нейротрансмиттеров или подавленность нервных центров - почему меня не могла довести до такого же состояния идея?
Глава 9
Вы выходите из симуляции и оказываетесь в другой симуляции. Вы просыпаетесь ото сна и начинаете день, не понимая, что находитесь в очередном сне. Ложные пробуждения - реальное явление, но они также могут служить метафорой, напоминанием о том, как легко нас обмануть, заставив поверить в то, что сон закончился. Учитывая, как часто, как неисправимо научные и технологические нарративы возвращаются к религиозному мифу, соблазнительно заключить, что Просвещение само по себе было ложным пробуждением, попыткой убедить себя, что мы оставили позади сон о зачарованном мире, когда мы остались в плену его онейрических видений. Одно из популярных объяснений этих регрессий - психологическое. Зачарованность - это форма принятия желаемого за действительное, слабость, которая сохраняется у тех, кто не в состоянии проглотить горькие истины материализма. Именно на это намекал Вебер, предсказывая, что бессмысленность разочарованного мира приведет к появлению общества, "охваченного бесконечными поисками абсолютного опыта и духовной целостности".
Альтернативный вывод заключается в том, что эта настойчивость свидетельствует о чем-то логически неудовлетворительном или, возможно, в корне неправдоподобном в нашем разочарованном мировоззрении - знак того, что в самой основе научного материализма заложена нестабильность. Современная эра, которую открыл Декарт, в конце концов, не была основана на каких-либо эмпирических данных. Никто никогда не доказал, что разум не является частью мира или что Вселенная полностью пассивна и механистична. Современный материализм был философским проектом, мысленным экспериментом, придуманным в кресле у камина. И хотя эта философия оказалась чрезвычайно успешной в предсказании и описании поведения физического мира, ее неспособность объяснить сознание и внутреннюю природу материи заставила некоторых современных мыслителей вернуться к альтернативным философиям, которые с самого начала вступали с ней в спор.
Одним из первых критиков философии Декарта была Энн Конвей, английская виконтесса XVII века, написавшая трактат о проблеме "разум-тело". С юных лет Конвей находилась под опекой философа Генри Мора, который познакомил ее с Декартом, Гоббсом и Спинозой. Все их выводы показались ей неудовлетворительными. Дуализм был неправдоподобен, поскольку не объяснял, как нематериальный дух взаимодействует с физическим телом (на что другая женщина, принцесса Елизавета Богемская, прямо указала Декарту в своей переписке с ним). Из-за этой проблемы, поняла она, философия Декарта неумолимо ведет к чистому механицизму. Если душа действительно нематериальна и не является неотъемлемой частью тела, то она становится лишней. В итоге получался чистый гоббсовский материализм, который Конвей считала столь же неубедительным, поскольку он не мог объяснить наличие какой-либо внутренней жизни. Как может живое тело состоять из мертвой материи?
В трактате Конвея "Принципы древнейшей и современной философии" предлагалась иная метафизика. Она утверждала, что в мире существует только одна субстанция, которая представляет собой смесь духа и материи. Все вещи, от камней до деревьев, от животных до людей, содержат эту смешанную субстанцию, что означает, что все вещи обладают духом. Нет существенной разницы между камнем и человеком, телом и разумом - как она выражалась, "дух и тело едины". Онтология Конвей была неявно теологической. Ее идеи находились под сильным влиянием каббалистической литературы и платонизма и часто отсылали к языку христианской теологии. Бог, утверждала она, не мог создать неодушевленную материю, потому что сам был духом, а все, что не содержит духа, было бы отрезано от Бога, "не-существом или фикцией". Ее трактат, первая философская работа, опубликованная женщиной, стал одним из первых современных изложений
