Монах - Мэтью Грегори Льюис
– Ах, сеньора! – перебил ее дон Кристобаль, изображая страстный порыв. – Если красота может так повлиять на дело, почему же ваша сестра не привлекла к нему вас?
– О Иисусе! Сударь, клянусь, ваша галантность покоряет меня! Но должна предупредить: я достаточно осознаю, какие опасности подстерегают женщин в подобных предприятиях, чтобы не довериться молодому господину! Нет, нет! До сих пор мне удавалось сохранить незапятнанную, безупречную репутацию, и я давно знаю, как удерживать мужчин на расстоянии!
– В этом, сеньора, я ничуть не сомневаюсь. Но позвольте осведомиться, испытываете ли вы также отвращение и к браку?
– Это вопрос выбора хорошей партии. Не могу не признать: если бы нашелся любезный кавалер, который…
Здесь она хотела бросить нежный и многозначительный взгляд на дона Кристобаля; но по причине присущего ей, к несчастью, основательного косоглазия взгляд попал прямиком в его товарища. Лоренцо принял комплимент на свой счет и ответил глубоким поклоном.
– Позволите ли узнать имя наследника? – сказал он.
– Маркиз де лас Ситернас.
– Я с ним близко знаком. Сейчас его нет в Мадриде, но со дня на день он должен вернуться. Он прекрасный человек; и, если прелестная Антония позволит мне стать ее поверенным, я не сомневаюсь, что смогу дать вашему делу благоприятный ход.
Антония подняла голову и молча поблагодарила его улыбкой несказанной доброты. Удовлетворение Леонеллы выразилось гораздо громче и отчетливее. Вероятно, из-за того, что племянница бывала молчалива в ее присутствии, она полагала своим долгом говорить за двоих и справлялась с задачей без труда, ибо ее словесный запас редко исчерпывался.
– Ох, сеньор! – воскликнула она. – Мы все, вся наша семья, станем вашими должниками! Я принимаю ваше предложение с огромной благодарностью и восхищаюсь вашим великодушием. Антония, дитя мое, почему ты молчишь? Кавалер наговорил тебе множество учтивых слов, а ты сидишь как статуя, и хоть бы один слог вымолвила. Благодарить можно сердито, доброжелательно или равнодушно, но молчать?..
– Дорогая тетя, я чувствую, что…
– Фи, племянница! Сколько я тебе твердила, что нельзя перебивать говорящего! Ты хоть когда-нибудь замечала, чтобы я так делала? Это у вас в Мурсии такие манеры? Боже милостивый! Удастся ли мне вообще сделать из этой девочки воспитанную светскую барышню? Ну а теперь, сеньор, – добавила она, обратившись к дону Кристобалю, – не объясните ли вы мне, почему сегодня в храме собралась такая толпа?
– Неужели вы не знаете, что Амброзио, аббат капуцинов, каждый четверг произносит проповедь в этой церкви? По всему Мадриду звучат похвалы его красноречию. Он пока проповедовал лишь три раза, но все, кто его слышал, так впечатлены, что в церкви стало трудно найти место, как на премьере новой комедии. Вы, конечно же, осведомлены о его славе?
– Увы! Сеньор, до вчерашнего дня мне еще не доводилось побывать в Мадриде, а до Кордовы так мало доходит известий из окружающего мира, что имени Амброзио в нашем городе и не слыхивали.
– Ну, в Мадриде оно у всех на устах. Похоже, он очаровал горожан, а я, еще ни разу не побывав на его проповедях, дивлюсь вызванному им восхищению. Поклонение, оказываемое ему старыми и молодыми, мужчинами и женщинами, беспримерно. Вельможи осыпают его подарками; их жены не хотят никаких исповедников, кроме него; в городе его называют святым человеком.
– Вероятно, сеньор, он благородного происхождения?
– Этого никто не знает. Ныне покойный приор капуцинов нашел его, совсем маленького, у дверей аббатства. Все попытки отыскать того, кто подбросил ребенка, остались напрасными, а сам он не умел еще говорить и родителей не помнил. Его вырастили и воспитали монахи. Амброзио рано выказал наклонности к учению и затворничеству; достигнув совершеннолетия, он принес монашеские обеты. Никто так и не заявил о родстве с ним, никто не прояснил тайну его рождения; монахи же, видя, каким почетом стала пользоваться их обитель благодаря ему, не замедлили объявить, что его послала им в дар сама Дева Мария. По правде говоря, чрезвычайная строгость его жизни отчасти оправдывает это заявление. Ему сейчас около тридцати лет, и все эти годы он провел над книгами, затворясь от мира и занимаясь умерщвлением плоти. До того, как Амброзио был избран настоятелем своего монастыря три недели назад, он никогда не покидал его стен. Даже теперь он выходит наружу лишь по четвергам, чтобы произнести проповедь в этом соборе, где весь Мадрид собирается, дабы послушать его. Говорят, что познания молодого аббата глубоки, красноречие его убедительно. За всю жизнь он ни единого раза не нарушил каких-либо правил своего ордена; ни единым пороком не запятнан его характер; он настолько строго блюдет целомудрие, что, по слухам, не знает, чем отличаются мужчины от женщин. Поэтому простолюдины почитают его как святого.
– Этим определяется святость? – спросила Антония. – Боже мой! Значит, я тоже святая.
– О блаженная Барбара! – воскликнула Леонелла. – Что за вопрос! Фи, дитя мое! Молодым женщинам не пристало касаться этого предмета. Тебе не следует показывать, что ты знаешь о существовании мужчин в этом мире, и вообще лучше считать, что все человеческие существа одного с тобой пола. Я хотела бы увидеть, как ты дашь людям понять, что, по-твоему, вся разница заключается в том, что у мужчин нет грудей, широких бедер и…
К счастью для Антонии, ее неведение не было разрушено лекцией тетушки, потому что по церкви пробежала волна шепота: проповедник прибыл. Донья Леонелла поднялась со своего места, чтобы лучше рассмотреть его, и Антония последовала ее примеру.
Это был человек с благородной осанкой и властным взглядом, высокого роста и необычайно красивый. Орлиный нос, большие глаза, черные и блестящие, темные брови сходились на переносице… Лицо, от природы смуглое, стало желтоватым – ученые труды и ночные бдения лишили его щеки румянца. Спокойствием веяло от его гладкого, без морщинок, лба; все черты выражали безмятежность, свойственную человеку, не ведающему ни забот, ни пороков. Он смиренно поклонился публике. Однако в его взгляде и поведении чувствовалась суровость, вызывавшая благоговейный страх, и немногие могли выдержать напор его глаз, ярких и пронзительных. Таков был Амброзио, аббат капуцинов, прозванный «святым человеком».
Антония, глядя на него с живым интересом, испытала удовольствие, прежде неизвестное, которое она безуспешно пыталась определить. Она с нетерпением ждала начала проповеди, и когда наконец монах заговорил, звук его голоса, казалось, проник прямо ей в душу. Хотя другие зрители не испытали столь бурных
