Орлы в буре - Бен Кейн
Вопреки его здравому смыслу, Пизон отдал ему должное. Он не мог быть
более рад в этот момент.
— Гай, — сказал он, поднимая руку. — Мы идем в святилище, чтобы
выразить наше почтение
Гай не слишком обрадовался этому заявлению. Его взгляд
переместился на своего спутника, затем вернулся к Пизону. — Кто дал вам
разрешение?
— Пропусти нас, и я забуду о причитающейся мне монете, — сказал
Пизон тихим голосом. — Откажись, и я переломаю тебе гребаные ноги в
следующий раз при следующей нашей встрече.
Рот Гая зашевелился. — Все в порядке. Их послал сюда их центурион,
— сказал он товарищу. Бросив на Пизона мрачный взгляд, он отошел в
сторону и пробормотал — Быстрее!
Пизону не нужно было повторять дважды. Кивком головы он показал
Метилию и остальным, что они должны следовать за ним.
Пизон бывал в зале с выложенным плиткой полом в дни выплаты
жалованья за четыре месяца, когда погода была слишком суровой, чтобы
оставлять солдат на улице, но чувство благоговения все же охватило его, когда он вошел. В массивном прямоугольном зале доминировал двойной ряд
массивных колонн, расходившихся по обеим сторонам. Пространство между
ними заполняли внушительные расписные статуи императорской семьи, а
огромное изображение Тиберия, больше любого другого, занимало пол перед
дверями. Святилище находилось через дверной проем посередине задней
стены, а под ним находилась кладовая, в которой хранились деньги легионов.
Удивленный тем, что зашел так далеко, и нуждаясь в том, чтобы собраться с
мыслями, Пизон остановился перед подобием Тиберия и склонил голову, как
бы молясь.
— Что ты сказал? — спросил Метилий.
— Не обращай внимания, — ответил Пизон, не желая раскрывать
простоты своего успеха.
69
Метилий оглядел статую. — Что бы это ни было, дважды это не
сработает. Двое часовых у святилища выглядят так, словно караулят самого
Арминия.
Пизон присоединился к нему, и его краткое удовольствие исчезло.
Стражники с суровыми лицами казались теми, кто может бросить вызов
шести растрепанным солдатам. Он и его спутники не могли задерживаться на
месте, не вызывая подозрений – они должны были действовать. Пизон почти
слышал, как Фортуна начинает хихикать.
— Пизон! — Голос Дульция.
Желчь подступила к горлу Пизона, когда он заметил Туберона, входящего в зал позади них. За ним следовали три штабных офицера.
Усилием воли Пизон продолжал притворяться, что молится императору.
Облегчение наполнило его, когда Туберон вошел в кабинет слева, но
огромная проблема, стоявшая перед ними, осталась. Должны ли они
рискнуть и попытаться войти в святилище или уйти из зала как побитые
гончие? Второй жалкий вариант укрепил решимость Пизона. Он повернулся
к своим товарищам. — Мы так близко. Мы не можем сейчас уйти!
Наступившая звенящая тишина привела Пизона в ярость. — Трусливые
ублюдки! — прошипел он. — Вы со мной?
Наконец: неохотные кивки и бормотание «да».
— Следуйте за мной. — Глубоко вздохнув, Пизон обогнул статую
Тиберия и направился прямо к часовым.
— Изложи свое дело. — Вызов был дан сразу.
— Рад встрече, брат, — самым дружелюбным тоном сказал Пизон. Он
указал на своих товарищей. — Мы солдаты Пятого, как и вы. Многие из нас
также были в Восемнадцатом, при Варе. Вы знаете нашего центуриона, Тулла. — Пизон приободрился от кивков часовых. — Мы хотели бы отдать
дань уважения орлу.
Старший из двух часовых выпятил челюсть. — Это крайне необычно.
Пизон изобразил широкую – и, как он надеялся, обаятельную – улыбку.
— И все же мы здесь.
Часовой не выглядел удивленным. — Никто из вас не является
офицером.
— Орел так же дорог нам, солдатам, как и любому офицеру. Или еще
дороже, — добавил Пизон, надеясь найти солидарность с часовым.
Суровое выражение лица часового смягчилось. — Может быть, и так, но я никогда не слышал, чтобы обычные легионеры просто прогуливались в
святилище. Ты, должно быть, видел, сколько вокруг высокопоставленных
лиц, брат. Если меня и моего приятеля поймают на том, что мы тебя
70
впустили, нам будет полная задница. Нас как следует трахнут. Мой совет: убирайся отсюда, пока никто не заметил, или с тобой случится то же самое.
Сердце Пизона упало. Он взглянул на Метилия, чьи плечи поднялись и
опустились в знак поражения. Унылое выражение лица остальных говорило о
том же. Одолеть часовых было бы безумием и привело бы к самому
жестокому наказанию.
— Туберон вон там, —
