Нелюбимые - Дмитрий Болдин
— Конец чего? Ты не понимаешь этого, что ли? Мне, блять, конец. — Ее глаза наполняются слезами, и мне кажется, что они не первые за сегодняшнее утро. — У меня с утра телефон разрывается, вызывают к руководству, блять! На одиннадцатый чертов этаж, к президенту холдинга. Ты знаешь зачем?
— Нет, — качаю я головой.
— Да чтоб разорвать со мной! Туда ходят или при назначениях, или когда тебя выпиздить хотят.
— А оффер в Италию? — киваю я в сторону книг.
— Всему конец. Его отзовут сегодня, если уже не сделали этого.
— Ань! Я не знаю, откуда этот чертов снимок! Я не знаю! — кричу я и отворачиваюсь к окну.
— Блять, я же тебе говорила, что не стоит этого делать там. — Аня начинает плакать и садится на пол. Она скрещивает ноги и руками закрывает глаза. — Почему это произошло…
— Я не знаю. — По моим щекам тоже начинают бежать слезы. — Я найду того, кто это сделал…
— А что это поменяет? — Аня поднимает на меня красные глаза. — Уже все. Это. Конец. Макс. Это — конец.
У Ани звонит телефон. Она берет его с кресла, бросив взгляд на дисплей, и уходит на кухню. Я слышу, как она грустно с кем-то соглашается и говорит, что скоро будет. Подхожу к окну и смотрю, как из подъезда дома выходит человек и открывает зонт, хотя дождя нет.
***
Когда такси подъезжает к Сити, на телефон приходит сообщение от Аллы. Я захожу в переписку, и перед глазами появляется фотография моего кабинета, а в нем какие-то люди — похоже на службу безопасности издательского дома. На кадре один из них снимает со стены портрет Хатченса, а второй что-то достает из моего стола. Рядом с самим кабинетом стоят картонные коробки, в которые свалены журналы и мои личные вещи. Я долго разглядываю снимок, пока не приходит еще одно сообщение, в котором Алла сообщает, что мой пропуск наверняка уже заблокирован, и спрашивает, не хочу ли я позвонить отцу. Предложение заканчивается улыбающейся скобочкой. В этот момент такси останавливается у подъезда дома, и я прошу водителя немного постоять. Он кивает и выходит из машины, а я бью рукой по креслу и снова всматриваюсь в детали фотографии, приближая ее как можно крупнее. Когда я фокусируюсь на человеке у рабочего стола, телефон внезапно начинает вибрировать, и я машинально отвечаю на звонок.
— Брат, это правда? — слышу голос Артема.
— Что? — тихо произношу я.
— Ну, о чем все пишут, — с каким-то энтузиазмом спрашивает он.
— А ты как думаешь, Тём?
Рядом проезжает черный Land Cruiser и паркуется спереди.
— Я не знаю, — отвечает он и почему-то посмеивается. — Может…
— Что может?
Из Land Cruiser выходит человек в сером костюме, смотрит по сторонам, а потом подходит к водителю такси и о чем-то спрашивает.
— Ну, может, это какой-то вброс ваш. Ну, типа, окажется, что это какой-то совместный спецпроект двух изданий.
— Тём, ты дурак, что ли? Какой спецпроект?
— Ну я откуда знаю, я же не работаю в этом…
— В чем?
Человек из Land Cruiser показывает что-то в телефоне таксисту.
— В глянце вашем, — отвечает Артем.
— Это правда все, это никакой не спецпроект. — Водитель такси смотрит через окно в салон машины, потом возвращается к человеку из джипа и отрицательно качает головой. Мужчина в костюме быстрым шагом входит в подъезд дома.
— С ума сойти, а почему ты никогда не рассказывал?
— Знаешь, — вздыхаю я, — мне почему-то совсем не хочется говорить.
— А Алиса? — спрашивает он и начинает что-то жевать.
— Что Алиса? — Я двумя пальцами касаюсь ручки двери, кладу руку в карман и зачем-то сползаю в кресле.
— Ну, че она говорит? Интересно же.
— Тём, пока.
Я кладу трубку в карман и краем глаза наблюдаю, как мужчина в костюме о чем-то разговаривает с девушкой на ресепшене подъезда. Он показывает ей что-то в телефоне, она вглядывается и быстро отвечает. Человек выходит из подъезда, проходит рядом с моим такси, садится в джип и быстро уезжает. Водитель такси выкидывает под колесо окурок и возвращается за руль. Он смотрит на меня через зеркало заднего вида и сообщает, что ищут человека, а когда я интересуюсь какого, он поворачивается ко мне:
— На вас похожего.
***
Алиса с порога бросает в меня стеклянный стакан, тот разбивается о стену, и осколки летят под ноги. Она кричит, что я урод и что мне конец, потом берет со стола стальную пепельницу, из которой вываливаются окурки от самокруток, и вновь замахивается.
— Алис, прекрати, пожалуйста, — кричу я, на что она еще громче отвечает:
— Что прекратить? Что? — По ее щекам начинают быстро бежать слезы, а рука сильнее сжимает пепельницу.
— Давай поговорим! — Я кладу рюкзак на пол и делаю шаг вперед, вытянув руку.
— О чем?! — снова кричит она.
— Просто сядем, пожалуйста.
Я делаю еще один шаг в ее сторону.
— Почему? Почему это произошло?
— Давай поговорим, только положи пепельницу на стол.
Рука Алисы медленно опускается, она кладет пепельницу на стол, садится на диван и продолжает плакать. Я сажусь рядом и какое-то время просто молчу, уставившись в одну точку. Алиса поднимает голову, поправляет волосы и тыльной стороной ладони проводит по щекам, а затем по губам. В этот момент я думаю о том, что если бы они были накрашены помадой, то она бы оставила большой красный след. Алиса поворачивает ко мне заплаканное лицо и снова спрашивает:
— Почему?
— Я хотел тебе рассказать, когда ты… — смотрю в сторону духовки, — готовила нам ужин, но не смог.
— Сколько вы уже вместе?
— Год, может… полтора, — тихо отвечаю я.
— Какой пиздец. Почему ты сразу не ушел?
— Я не знаю, — качаю я головой, — я не знаю, Алис.
— Чем она лучше? — Алиса снова начинает плакать. — Она умнее, да?
— Алис, — кладу я руку на ее спину и начинаю медленно гладить.
— Она талантливее?
— Перестань, пожалуйста…
— Она умеет хорошо готовить? Она востребованная? Блять, я просто не такая. — Алиса утыкается лицом в колени, и ее спина начинает дрожать. — Просто я безмозглая модель, и все! И ничего не умею.
— Ну хватит, ты классная, и все ты умеешь, — пытаюсь успокоить, чувствуя, как под рукой дрожит ее тело.
— Тогда почему ты мне изменил? Зачем она тебе?
— Просто я…
— Считаешь меня тупой и стыдишься, да?
— Нет, ты чего!
— А что тогда?
Я пытаюсь собраться с силами, глубоко вдыхаю, а потом быстро произношу:
— Я просто ее люблю…
Тело Алисы замирает, она больше не дрожит и не плачет. Мне начинает казаться, что она задержала дыхание, но внезапно под рукой пробегает еще одна волна дрожи. Алиса поднимает голову, смотрит на меня заплаканными глазами, а затем встает и подходит к черно-белой фотографии на стене, на которой она запечатлена в трусах и косухе. Она долго стоит перед снимком и ничего не говорит, разворачивается и возвращается к дивану. Когда она проходит рядом, я опускаю голову, и она проводит пальцами по моим волосам. В следующую секунду Алиса хватает со стола пепельницу и бросает ее в фотографию. В разные стороны летят осколки стекла, а сама фотография срывается со стены и вместе с рамой падает на пол.
Алиса подходит к осколкам и садится на карточки. Она берет за угол рамку и медленно вытаскивает из нее снимок, который рвется о торчащее стекло. Она долго смотрит на уже изрядно порванный кадр в своих руках, сминает его в кулаке и громко плачет. Я наблюдаю молча, потому что сказать совсем нечего и просто хочется, чтобы
