Огненный перст - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович
– Стоять! Никуда! – крикнул вэринг, коротко обернувшись, и погрозил огромным кулаком.
Только теперь Дамианос взглянул на озеро.
Камыши плавно шевелились. Меж них медленно, очень медленно, к берегу шла девушка. Она была вся окутана сияющим солнечным нимбом. Одета в мокрую, прилипшую к тонкому телу рубашку. Волосы у девушки были длинные и белые, украшенные кувшинками.
У Дамианоса подкосились ноги.
Вот почему ему показалась такой знакомой и такой важной эта картина! Он множество раз видел всё это во сне: воду, тростник, дымку – и выходящую из нее деву.
Геката! Это была Геката! Миг встречи настал! Внезапно, безо всякого предупреждения. Не после смерти, как всегда думал Дамианос, а здесь, на этом свете. Если, конечно, между жизнью и смертью есть какой-то рубеж.
«Может быть, я умер? – сказал себе замерший Дамианос. – Может быть, я шел по тропинке, и в меня вонзилась стрела дозорного, и я погиб в одно мгновенье, даже не поняв этого? Или одноглазый Токе пронзил мне сзади сердце мечом?»
Это не имело значения. Умер так умер, жив так жив.
Встрепенувшись, он побежал навстречу Белой Деве, желая наконец рассмотреть ее лицо – в снах оно всегда было полуразмытым, так что сияли одни глаза.
Наверное, все-таки умер. Или неведомым для себя образом погрузился в сон. Наяву всегда был легконог, а сейчас бежал, словно по болоту.
Увалень Токе, который непонятно зачем вторгся в мир, где чужим не место, далеко обогнал Дамианоса. С топотом и плеском вбежал в воду. Дева заметила его, вскрикнула, метнулась обратно, но вэринг был уже рядом. С гоготом подхватил ее, без малейшего усилия перекинул через плечо, поволок на берег.
Дамианос остановился. Яростно потер глаза. Тряхнул головой.
Это было не видение! Это происходило наяву!
Варвар тащил на себе девушку, ее длинные белые волосы развевались, звонкий голос кого-то звал:
– Лесень! Спасай, Лесень!
Но тот, к кому она взывала о помощи, не спешил. На берегу – ни справа, ни слева – больше никого не было. Только Дамианос.
На сухом месте Токе бросил пленницу на землю, одной рукой прижал к земле, другой стал развязывать кожаную тесьму, на которой держались штаны.
– Лесень! Лесень! – всё звал тонкий голос.
И Дамианос очнулся. Ни о чем не думая, просто откликаясь на зов, он подбежал сзади, крепко сдавил одноглазому сонную жилу на шее, подержал – и отшвырнул тяжелую тушу в сторону.
Это была Геката, вне всякого сомнения! Он узнал прозрачные, будто раннеутреннее небо, глаза. А лицо – у Белой Девы могло быть только такое лицо: чистое, юное, тонкого рисунка, с молочной кожей и земляничного оттенка губами.
Губы что-то проговорили, но у Дамианоса звенело в ушах.
– Лесень… Ты пришел… – повторила Дева и улыбнулась – испуганно, но в то же время радостно. – Я позвала, и ты пришел…
Говорила она по-славянски северным говором – как те словене, у кого Дамианос сегодня обедал.
На щеках нежный румянец. Сквозь рубашку – совсем как во сне – просвечивали маленькие сосцы.
«Живая? – спросил себя Дамианос. – Она живая?». И совсем перестал что-либо понимать.
– Я Рада. Радослава, – чуть шире улыбнулась она. – Но ты ведь сам знаешь…
– Ничего я не знаю, ничего не понимаю, – пролепетал аминтес по-гречески.
Он решил, что нужно до нее дотронуться. Протянул руку, ожидая, что она пройдет насквозь – и коснулся мокрого, теплого плеча.
Девушка, вздрогнув, отшатнулась. Вскрикнула, схватилась за локоть.
– Ой! Больно! Рус сжал, теперь болит!
Дамианос закрыл глаза.
«Она настоящая. Это живая девушка. Много лет снилась, а теперь встретилась. Такого не бывает. А со мной случилось. Это счастье или это несчастье? Конечно, счастье!»
Девушка стонала. У нее был вывихнут локоть. Должно быть, от потрясения она не сразу ощутила боль.
– Потерпи, – сказал Дамианос. – Сейчас вправлю.
«Рада, Радослава» – попробовал он на язык имя, ловко вправляя вывих.
– А-ай! – пискнула она. – Ох… А теперь стало не больно!
Она разглядывала его уже без страха. Глаза горели восхищением и любопытством.
– Ростом мал, руки-ноги тонкие, как ветки, и на челе отметина. Как есть Лесень.
«Про кого она? Кто это – Лесень?»
Вдруг встала на колени и низко, лбом в землю, поклонилась. Быстро заговорила не поднимая головы:
– Лесной бог, я теперь твоя. Я больше тебя не боюсь. Я согласна. Я знала, так и будет.
– Что будет? – Он нагнулся, с трудом разбирая ее скороговорку.
– Что я твоя буду. Мне бабинька насулила, я еще маленькая была. «Замуж не выйдешь, старой не будешь, тебя бог Лесень заберет». Я сильно боялась. Думала, помру рано. Или в жертву принесут. У нас, лесовичей, бывает. Когда зверя нет и год голодный. А ты, Лесень, добрый. Ты меня от руса спас. Ты меня силком не заберешь. А если добром – я согласна, забирай. Я теперь не боюсь.
Про лесовичей Дамианос слышал. Малый лесной народец, те же ильмерьские словене, но живут наособицу, молятся своему богу. Стало быть, он зовется Лесень…
Это не Белая Дева. Это просто девушка, совсем молоденькая, почти девочка. Лет шестнадцать, не больше.
Или так: Белая Дева – не то, что он всегда думал. Не богиня луны и смерти, не Геката, а… А просто девушка. С очень светлыми, почти белыми волосами, молочной кожей и ясными до прозрачности голубыми глазами.
– Я не бог. Я Дамианос.
Зачем-то назвал свое настоящее имя, дикое для славянского уха.
– Ты – бог. – Радослава села на корточки, засмеялась, глядя снизу вверх. – Ты играешься. Но меня не обманешь. Пойдем-ка.
Распрямилась, взяла его за руку. Пальцы у нее были слабые, тоненькие, но от их прикосновения из аминтеса будто вышла вся сила, и он покорно позволил девушке вести его за собой.
Они прошли берегом озера, а затем полем к невысокому холму, где в окружении березок, словно князь со свитой, стоял древний дуб.
Капище, понял Дамианос, когда увидел, что к дубу ведет дорожка, с обеих сторон выложенная звериными и птичьими костями.
– Вот – ты.
Радослава остановилась перед дубом и низко поклонилась ему.
С одной стороны кора на дереве была снята, и там темнел барельеф: резное изображение лесного бога. Руки у него были наподобие веток, борода короткая, как у Дамианоса, а ровно посередине лба торчал маленький сучок.
– Как же тебя не признать? – засмеялась девушка, осторожно показав на «огненный перст». – Нешто не ты?
Голова у Дамианоса кружилась, совсем ничего не соображала. «Ты похож на этого идола не больше, чем она – на Белую Деву. Девчонка почти ребенок, она напридумывала себе – это ладно. Но ты-то, ты?» – шепнул рассудок.
Аминтес посмотрел на девушку из лесного племени, почувствовал, что не может отвести взгляда, и рассудок умолк.
– Я пришел издалека. Я не бог. Я человек.
Она потрогала его за руку, неуверенно коснулась подбородка – и отдернула палец.
– Ты Лесень. Ты пришел за мной. Потому оделся в кожу и мясо. Но я тебе не нравлюсь, и ты не признаешься.
Голубые глаза в одно мгновение наполнились слезами, губы задрожали.
«Она живая. Она не растает и не исчезнет. Значит, ее можно будет отыскать. А сейчас – долг. Дело».
– Где ты живешь?
– Там. – Она показала на опушку недальнего леса. – Мы живем там. А то ты не знаешь! Мне дотемна на озеро ходить нельзя. Русы девушек ловят. Но сегодня вдруг так захотелось на вечерней заре искупаться! Вода вся розовая. А это мне не просто так захотелось. Это ты меня позвал.
Из-за густеющих сумерек вдаль было видно плохо, но Дамианос все же разглядел под деревьями серые крыши лачуг.
– Наша крайняя. Мы с бабинькой живем. Она глухая совсем, – сказала Радослава и хихикнула. – Ой, я ему рассказываю, а он все и так знает.
