Мои девяностые: пестрая книга - Любовь Аркус
*
Они выезжают в совершенно разрушенный город Вуковар. Пейзаж напоминает Сталинград. Вокруг работают несколько огромных военных бульдозеров. Расселись на ступенях разрушенного здания (это был музей) усталые и серые от пыли солдаты. Перед ними бидон с супом, в мисках горячаяпохлебка,клубыпара.Оказывается,температура—-10°. Вот тебе и Балканы. Ноябрь. Виден некий бетонный фонтан. Точнее, то, что от него осталось. Скульптура в центре фонтана разбита. На металлической арматуре повисли куски лиц, рук и торсов. Лаокоон? Пьета? Непонятно. Писатель быстро устремляется в развалины. Он захотел отлить. На него бросается молодой солдатик в пилотке и подминает писателя своим весом. Они падают на землю. «Что? — не понимает писатель. — Что не так? За что?» — «Тут полно паштетов, они везде!!!» — кричит солдатик. — «Паштетов»? — «Противопехотная мина, — объясняет венгр-фотограф. — Закапывается в землю, начинена гвоздями, обрезками железа, запрещена Женевской конвенцией». «Смотри!» — говорит солдатик. Берет кирпич и бросает его в том направлении, куда направлялся отлить писатель. Раздается взрыв.
Центр опознания трупов вблизи Вуковара. Доктор в оранжевом халате, содрав перчатки, моет руки под струей воды из цистерны. Горит в нескольких бочках солярка, чтобы согреться и заглушить запах трупов. Он, несмотря на минусовую температуру, различим. Солдаты в марлевых повязках сгружают с грузовиков трупы. Труп голой старухи, часть тела обожжена, в области груди видны огнестрельные раны, с грузовика стаскивают вниз на медицинскую тележку. Одна из рук старухи перебита и чуть не отваливается. Солдат подчищает пол кузова грузовика лопатой, кусок тела, либо окровавленной одежды, падает на тележку, на труп старухи. Солдаты спрыгивают и идут мыть руки, все к той же цистерне. Хохочут. Доктор, увидев непонимающий взгляд писателя, провожающий солдат, философски замечает, что «СМРТ» — это «СМРТ», а «живот» есть «живот», то есть жизнь.
Доктор водит писателя и показывает ему трупы со следами пыток. На спине у трупа мужчины вырезаны то ли штыком, то ли ножом несколько ран. Трупов так много, что они не только лежат рядами в клеенчатых зеленых палатках, но и рядом с палатками, в черных пластиковых мешках с молнией. Отдельно, в палатке поменьше, пять трупов детей. У одного очередью перебиты руки. Самый маленький труп — лет пяти-семи. С выколотыми глазами. «Кто они? — спрашивает писатель. — Сербы? Хорваты?» «Мы не знаем, — отвечает доктор. — Фамилии у нас у всех не позволяют отличить. По крестикам только и определяем. Еще есть с десяток имен, исключительно хорватских. Для девочек, например, Яна». Доктор замолкает.
ПРИДНЕСТРОВЬЕ, 1992 ГОД
Город Бендеры. Открыты ворота огромного сарая. На стуле (тельняшка, поверх тельняшки камуфляжный жилет-разгрузка, несколько гранат висят и торчат, пистолет на поясе, автомат на коленях) сидит батько Костенко — подполковник, кореец с глазами рыси. Глаза желтые. Батько вершит суд. За ним полукольцом стоят приближенные. Среди них писатель Лимонов, подруга батьки Костенко Тоня в темных очках, офицеры. Фоном служит сено, сельскохозяйственные орудия и разнообразное оружие. Перед батькой дезертиры. Пятеро.
— Магазин грабили? — спрашивает батько сурово.
Дезертиры молчат.
КОСТЕНКО: Значит, грабили. У воюющего народа берете, суки. — Батько сжимает зубы, видны желваки скул. — У своих братьев отнимаете!
Дезертиры молчат.
КОСТЕНКО: Будете молчать — шлепну каждого второго. Женщину кто избивал?
Дезертиры молчат.
КОСТЕНКО: Жук, кто избивал хозяйку?
Жук, парень в камуфляже, в кроссовках, прижимающий левой рукой автомат к груди, уверенно указывает на старшего по возрасту дезертира: длинноносый, худой, с запавшими глазами.
— Этот злыдень!
КОСТЕНКО: Бил? За что, сволочь, бил?
ДЛИННОНОСЫЙ: Да не бил я...
КОСТЕНКО: Значит, баба придумала, да. Она не ссыкушка какая, пожилая женщина, у ней дочь взрослая.
ДЛИННОНОСЫЙ: Да не бил я...
КОСТЕНКО: Если б не писатель среди нас, ты бы у меня тут обосрался, но все сказал. Завтра решу вашу судьбу. В подвал их, Жук.
ЖУК: Там же румыны сидят?! И полицаи.
КОСТЕНКО: К румынам их.
ЖУК: Пошли, злыдни.
Уводит дезертиров, спустив автомат на левую руку. С ним уходят несколько солдат.
КОСТЕНКО: Следующий!
Пожилой молдаванин, смущенно одергивая пиджак, выходит к батьке.
— Просьба у меня, батько, дай бензина — дочь рожает, повезу в больницу.
КОСТЕНКО: А чего ты ко мне идешь? В райсовет бы шел.
КРЕСТЬЯНИН: Ты, батько, все решаешь.
КОСТЕНКО: Дать ему бензин!
Быстро подъезжает уазик скорой помощи. Красный крест намалеван везде — на бортах, сзади и даже на крыше. Из него выскакивает молодой солдат.
СОЛДАТ: Батько, там в подвале ребята снайпершу «белые колготки» окружили. КОСТЕНКО: А это интересно!
Встает, садится в уазик рядом с шофером. Кто успевает (среди них Лимонов), садятся в уазик. Скорая срывается с места.
Лабиринты подвала жилого дома. Костенко, писатель, солдаты склонились над матрасом в углу. Костенко держит в руке женскую туфлю. Красную. На матрасе несколько пятен крови.
КОСТЕНКО: «Белые колготки», «белые колготки»! Олухи! Соседские ребята целку затащили и трахнули, а она сбежала! Смеется.
АБХАЗИЯ, 1992 ГОД
Салон а / м «Жигули». Серпантин дороги. Рядом с водителем писатель Лимонов. Указатель «Нижние Эшеры». Бетонные блоки перегораживают дорогу. Сбоку от дороги — море. Сделав петлю между блоками, автомобиль выезжает на свободную дорогу. У обочины отряд, с первого взгляда, подростков. Они одеты в черные комбинезоны, на лбу черные и зеленые повязки. Выглядят они как массовка фильма о какой-нибудь мексиканской революции. Проверяют документы у водителя. Брезгливо разглядывают его и пассажиров.
ОДИН ИЗ «ПОДРОСТКОВ»: Куда направляетесь?
ВОДИТЕЛЬ: В штаб командующего фронтом.
«ПОДРОСТОК»: Пропуск есть?
Водитель предъявляет пропуск.
«ПОДРОСТОК»: Оружие есть?
Водитель вынимает из бардачка пистолет. «Подросток» заинтересованно берет пистолет в руки.
«ПОДРОСТОК»: Из музея, что
