Создатели книг:История книги в восемнадцати жизнях - Adam Smyth
Если бы ты пришел ночью, как разбитый король,
Если вы пришли днем, не зная, за чем пришли,
То же самое происходит, когда вы покидаете неровную дорогу.
И повернись за свинарником к унылому фасаду.
И надгробие.
И то, ради чего вы пришли.
Это всего лишь оболочка, шелуха смысла.
Из которого цель вырывается только тогда, когда она выполнена
Если вообще.
Глава 4. Типография. Джон Баскервиль (1707-75) и Сара Ивс (1708-88)
Замечали ли вы, как живописна буква Y и как бесчисленны ее значения? Дерево - это Y, перекресток двух дорог образует Y, две сходящиеся реки, голова осла и быка, бокал и его стебель, лилия на стебле и нищий, поднимающий руки, - это Y.
Карл Дэйр, "Дизайн с помощью типа" (1967)
От ножниц, клея и библейских коллажей Литтл Гиддинга 1630-х годов мы перенесемся чуть более чем на сто лет вперед, в Бирмингем XVIII века, к известному типографу и книгоиздателю, а также к его жене. Добраться туда можно, совершив поездку в Кембридж.
Если вы примете счастливое решение посетить зал исторической печати в библиотеке Кембриджского университета, расположенный в двадцати пяти минутах ходьбы от железнодорожного вокзала, то сможете попросить показать вам семь коричневых деревянных ящиков, внутри которых, на зеленой войлочной подкладке, лежат ряды и ряды пуль. Но это не пули: это пуансоны Джона Баскервиля, вырезанные его резчиком Джоном Хэнди в середине XVIII века по чертежам Баскервиля, каждый длиной около 5 сантиметров с рельефно вырезанной в верхней части буквой в зеркальном отображении. Задача каждого пуансона - или была таковой до того, как они стали историческими артефактами, с которыми можно ознакомиться в библиотеке, - вбиваться в прутья мягкой латуни или меди, при этом пуансон из твердой закаленной стали создает матрицу длиной около полутора дюймов в форме буквы. Эта матрица, обрезанная и зафиксированная в форме литейщиком, вмещала расплавленный металл шрифта, залитый из ковша, сплав олова, свинца и сурьмы. "Шрифт отливается в форме, которую можно держать одной рукой, - писал шведский посетитель литейной мастерской Баскервилей в 1754 году, - и ее можно очень быстро открывать и закрывать". Затвердевая и расширяясь, металл формировал перевернутую влево-вправо букву, затем еще одну, еще и еще, каждая из которых после процесса "правки" - натирания "сортов" (частей шрифта) становилась гладкой и квадратной - позволяла наносить на бумагу чернильные буквы. Это были буквы "а", "т", "п" или "с".
Опыт, необходимый для изготовления этих пуансонов, был тщательно охраняемым секретом, о котором шептались от мастера к ученику. Когда Джозеф Моксон собрался написать свой великий труд о печати, замаскированный под учебное пособие, "Упражнения механика во всем искусстве печати" (1683-4), он мог только признаться в своих разочарованных поисках: "Вырезание букв - это ручная работа, которая до сих пор так скрыта среди ремесленников, что я не могу узнать, чтобы кто-нибудь учил ее чему-то другому... Поэтому я не могу (как в других ремеслах) описать общую практику рабочего человека". Эти пуансоны в Исторической типографии Кембриджа были вырезаны вручную в Бирмингеме в 1750-х годах, городе, где в то время было много квалифицированных мастеров по обработке металла, в частности слесарей. Пуансоны тяжелые и прохладные на ощупь. Их сочетание веса и точности - по мере того как они сужаются до зеркального отображения буквы - напоминает о том, что самые первые печатники XV века, включая Гутенберга в Майнце и Николаса Дженсона в Венеции, были по образованию слесарями, и что начало печати, как и многие другие технологические достижения, было миграцией одной группы квалифицированных рабочих в новую, смежную область.
Штампы - это не буквы, а источник букв: они являются очень ранней стадией любой печати, и в них, как мы можем себе представить, скрыты все книги, использующие этот алфавит. "Вы знаете, что Б[аскервиль] воображает, будто его буква - это все, - писал поэт Уильям Шенстоун (1714-63), - от чего зависит достоинство книги".
Каждая коробка маркирована вручную: "40pt Italic 36pt Italic 28pt Rom. caps"; "ITALICS English Pica Small pica Long primer Bourgeois Brevier Nonpareil"; "60 & 48 pt Romans". Это язык типографики, курсивных и римских букв от очень маленьких до очень больших: 6-пунктовый nonpareil - от французского "не имеющий себе равных"; 8-пунктовый brevier, названный так потому, что этот размер использовался для печати руководств к религиозным службам в Римско-католической церкви, называемых бревиариями (маленькие, поэтому приходилось присматриваться); 9-пунктовый bourgeois - термин, обозначающий книгу среднего размера, или связь со средними слоями общества, или, возможно, связь с Жаном де Буржуа, печатником в Руане около 1500 года; 10-точечный длинный праймер, использовавшийся в начале для печати молитвенников или букварей; 12-точечный pica, возможно, происходящий от латинского "церковный справочник"; и далее - более крупные 28- (двойной английский), 36- (двойной большой праймер), 48- (4-строчный pica) и даже 60- (5-строчный pica) пункты.
Эти пуансоны пережили миграцию. После смерти Баскервиля в 1775 году его жена Сара продала их французскому драматургу Бомарше - автору пьес "Барбье де Севиль" и "Женитьба Фигаро" - за 3 700 фунтов стерлингов (примерно 325 000 фунтов стерлингов сегодня). Бомарше использовал их для печати знаменитого 168-томного издания Вольтера. Затем пуансоны разъехались по Франции, подобно пыльному, обожженному солнцем герою пикарескного романа. В течение многих лет они, похоже, полностью исчезли. Они перешли к семье печатников, резчиков и издателей Дидо, затем в типографию Deberny et Peignot, а затем, в 1953 году, с большой помпой - послы и вице-канцлеры пожимали друг другу руки за выпивкой - директор Чарльз Пиньо передал их в дар Кембриджскому университету, где Баскервиль служил продуктивным, но финансово несчастливым (он использовал термин "кандалы") университетским печатником в 1758-66 годах. Восхищаясь щедростью Пиньо, пересекающего Ла-Манш, мы можем пропустить тот факт, что некоторые пуансоны и все матрицы, похоже, отсутствуют.
Это те самые пуансоны, которые когда-то были в руках Баскервилей и с помощью которых печатались книги, вышедшие, как писал историк Томас Маколей, "чтобы поразить всех библиотекарей Европы". Перфораторы не позволяют нам перенестись в 1750 год, но они пронеслись через столетий, чтобы встретить нас сегодня, и это путешествие во времени, кажется, отражается в их холодной и успокаивающей тяжести.
Мы можем обрисовать значение Баскервиля в общих чертах. Он пришел в печать поздно, выпустив свою первую книгу в возрасте около пятидесяти лет, после изобретательной, но в то же время странной карьеры - "обученный не по профессии", писал его современник, историк из Бирмингема Уильям Хаттон, но "сын гения".
