Капитал и идеология - Томас Пикетти
Некоторые страны, такие как Индия, имеют больший опыт, чем другие, в применении квот и "оговорок" при приеме в университеты для определенных социальных категорий. В Индии квоты были впервые применены в 1950-х годах к группам, которые подвергались дискриминации в прошлом; в 1990 году они были распространены на все социально незащищенные классы, что сыграло важную роль в изменении контуров политико-идеологического конфликта в стране. Хотя этот опыт поучителен, он, очевидно, не может быть напрямую скопирован в другом контексте. Многие страны Европы недавно начали учитывать семейное происхождение в процедурах приема, к сожалению, с очень низкой степенью прозрачности. Во Франции алгоритмы, используемые для приема в лицеи (Affelnet) и высшие учебные заведения (сначала Admission Post-Bac, а затем, с 2018 года, Parcoursup), остаются, по сути, государственной тайной. Кроме того, то, как учитывается семейное происхождение и доход родителей, создает резкие социальные разрывы, что затрудняет достижение какого-либо общественного консенсуса относительно процедур. В США запрет суда на использование расовых критериев при приеме в вузы сочетается с аналогичным запретом на использование доходов родителей (что гораздо более спорно), поэтому социальные квоты обычно основываются на соседстве. К сожалению, этот критерий не позволяет достичь желаемого уровня социального разнообразия, поскольку бенефициарами часто становятся наиболее благополучные жители наименее благополучных районов. Поэтому, как правило, лучше опираться на индивидуальные характеристики, такие как доход родителей. В Великобритании существует предложение разрешить студентам, набравшим на экзаменах больше определенного уровня баллов, бросать жребий на сайте , чтобы демократизировать доступ к самым элитарным институтам, фактически применяя социальные квоты. Преимущество такой рандомизации заключается в том, что она не позволяет родителям вкладывать слишком много финансовых и эмоциональных средств в поиск путей достижения их детьми все более высоких результатов, например, оплачивать дополнительные занятия с репетиторами во все более раннем возрасте. Это, конечно, исключает родителей, которые не имеют необходимых средств для оплаты дополнительной помощи и, скорее всего, не знают, где ее найти, если бы у них такие средства были. Хорошим компромиссом может быть ограниченный учет оценок (выше определенного порога) при сохранении высокого уровня социального смешения в качестве приоритетной цели. Нет сомнений в том, что подобные дебаты, которые во многом только начались, будут играть центральную роль в ближайшие десятилетия. Их политизация все еще находится на ранних стадиях. В конечном счете, это может вновь изменить структуру раскола в образовании.
В заключение позвольте мне упомянуть об особой проблеме, возникающей в связи с сосуществованием государственных и частных школ, причем не только на уровне высшего образования, но и на уровне начальной и средней школы. На практике частные школы, как правило, пользуются прямым или косвенным государственным финансированием, поскольку имеют особый правовой и фискальный статус. Они участвуют в предоставлении важнейшей государственной услуги: распространении знаний среди молодежи. Следовательно, они должны подчиняться тем же правилам, что и государственные школы, как в отношении доступных ресурсов, так и в отношении процедур приема. В противном случае усилия по созданию приемлемых норм справедливости в государственном секторе будут подорваны бегством в частный сектор. Во Франции частные начальные и средние школы и лицеи получают значительное государственное финансирование, которое сочетается с дополнительными ресурсами, предоставляемыми родителями; они также пользуются правом отбирать учеников из любой социальной среды по своему выбору. Трудно понять, как эти преимущества могут быть совместимы с принципами образовательной справедливости. В США частные университеты отказываются обнародовать свои процедуры и алгоритмы приема и настаивают на том, чтобы им верили на слово, когда они утверждают, что преференции для детей выпускников и важных спонсоров используются в редких случаях. И снова это не облегчает задачу выработки приемлемой для всех нормы справедливости.
В последние десятилетия головокружительный рост целевого капитала самых богатых частных университетов, особенно в США, благодаря высокой доходности их портфелей на международных рынках, также создал определенные проблемы. Чтобы предотвратить неограниченный рост целевого капитала, одно из предложений - повысить долю целевого капитала, которая должна расходоваться ежегодно, с нынешних 4-5 процентов (в зависимости от университета) до 10 или 15 процентов. Проблема заключается в том, что самые богатые университеты и так с трудом решают, как потратить свои деньги, в то время как государственные колледжи и университеты, открытые для обездоленных, испытывают острую нехватку ресурсов. В таких условиях было бы логично ввести прогрессивный налог на эндаументы университетов для финансирования фонда пожертвований для беднейших университетов. Нет причин, по которым шкала этого налога должна быть такой же, как та, что применяется к богатству частных лиц, поскольку социально-экономический контекст отличается. Хотя не мне говорить, каким он должен быть, я считаю, что над этим вопросом стоит задуматься. Действительно, очень трудно представить себе какой-либо сценарий, ведущий к справедливой образовательной политике в США, если позволить неограниченно расти различиям между элитарными и бедными университетами. Тот же вопрос можно поставить и в отношении фондов и других некоммерческих организаций в других секторах, таких как культура, здравоохранение и СМИ. В каждом случае ответ должен зависеть от того, как определять общие интересы.
Справедливая демократия: Ваучеры демократического равенства
Все исторические траектории, которые мы рассматривали в этой книге, показывают, насколько тесно структура неравенства связана с характером политического режима. Независимо от того, рассматриваем ли мы досовременные трифункциональные общества или собственнические общества XIX века, рабовладельческие или колониальные общества, именно способ организации политической власти позволял сохраняться определенному типу неравенства. Иногда люди думают, что политические институты западного общества достигли своего рода непревзойденного совершенства в парламентской демократии середины двадцатого века. На самом деле, безусловно, можно совершенствовать парламентскую демократическую модель, которая все чаще оспаривается.
Среди наиболее очевидных ограничений парламентской модели сегодня - ее неспособность остановить волну растущего неравенства. В этой книге я попытался показать, что сегодняшние трудности необходимо рассматривать в контексте долгой и сложной политической и идеологической истории - истории режимов неравенства. Наши нынешние проблемы не могут быть решены без серьезных изменений существующих политических правил. Например, ранее я отмечал, что для установления социальной и временной собственности через разделение власти между корпорациями и прогрессивное налогообложение богатства могут потребоваться конституционные и правовые изменения. Это было верно и в прошлом, когда возникали подобные вопросы: например, Конституция Германии 1949 года должна была быть написана таким
