Огненный перст - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович
Ответом ему был шелестящий смех.
– Не узнаю тебя, братец. Раньше ты так не тараторил.
Она права, подумал Дамианос. И сказал главное:
– Ты ему не понравилась. Всё зря.
Снова смех, будто он удачно пошутил.
– Не веришь? Я спросил про тебя. Говорит, «баба как баба».
– А ты чего ждал? Что он скажет: «Мне черную ладушку в усладу Даждьбог послал?» Это он мне такое говорит, а чужим нельзя.
Дамианос вздрогнул. Фраза про ладушку была произнесена по-славянски – с греческим смягчением звуков, но отчетливо.
– Ты знаешь славянский?!
– Знаю. В Гимназионе девочек учат многим языкам. Одним телом от мужчины многого не добьешься. Любовь делает инструмент послушным, но как его использовать, если нет слов? Меня научили арабскому, франкскому, германскому, хазарскому, италийскому. Когда последний раз была в Академии, пришлось выучить язык славян и вэрингов. Скола начала присматриваться к северным варварам, хоть они пока и далеко от наших рубежей.
– Значит, ты понравилась Кыю?
– Как же я могла ему не понравиться? – удивилась она. – Зачем ты меня обижаешь? Ты знаешь свое дело, а я знаю свое. Кый говорит, что не променяет меня на всех женщин земли и загробного мира.
– Он способен говорить такие вещи? – недоверчиво спросил Дамианос.
Гелия прыснула.
– С женщиной – если это умелая женщина – всякий из вас разговаривает не так, как с мужчинами. – И посерьезнела. – Не считай Кыя глупым дикарем. Знаешь, что он сказал? «На людях буду с тобой груб. Боюсь, бабы заревнуют и отравят. Бабы – они такие». Мало кто из мужчин понимает, как опасны бывают женщины. Кый умен и дальновиден. Будь с ним осторожен. Он сейчас про тебя выспрашивал. Кто ты да что ты. Ты его сильно занимаешь.
– Если он так умен, как же тебе удалось его обмануть?
– Я капнула ему в мед сонного эликсира. И буду так делать впредь. Днем нам с тобой видеться нельзя. Жди меня на исходе ночи.
Дамианос достал из мешка аптечку.
– Зажги лучину. Посвети.
В кожаном футлярчике лежало несколько бесцветных шариков – универсальное противоядие, недавно разработанное учеными Сколы. Один дал Гелии.
– Держи всё время при себе. Почувствуешь в животе неладное – сразу глотай. Как бы Кый ни притворялся, женщины все равно тебя возненавидят. Ведь он, поди, будет звать тебя в опочивальню каждую ночь?
– Можешь в этом не сомневаться. Но твое противоядие мне не понадобится. Женщины опаснее мужчин, но нас учат обходиться и с женщинами. Не беспокойся. Скажи лучше: хочешь меня? До рассвета еще час, и Кый спит крепко.
Протянула руку, погладила его по голой груди.
– Спасибо, нет. Ты теперь иди, – сдержанно ответил он, внутренне вознегодовав на такое легкомыслие. Риск и так огромен, а она с этим!
– Ну-ну, – усмехнулась Гелия, отодвигаясь. – У славян гетер нет. Скоро сам попросишь… До завтрашней ночи. Удачи, аминтес.
Утром во дворе попрощался с Герой. Она не поняла, за что хозяин почесал ей щеки и дал кусок соленого вяленого мяса, любимого лакомства, но благодарно потерлась круглой башкой.
Стало грустно. Он оттолкнул барсиху, сказал князю:
– Чтобы зверь слушался, нужно показать ему нового хозяина. Для самца – это тот, кто кормит. Для самки – тот, кто сильнее. – Подождал, пока Хрив переведет, и продолжил. – Сейчас пардус должен увидеть, что князь сильнее меня. Пусть толкнет в грудь, а когда я упаду, сядет сверху. Зверя я привяжу, чтоб не кинулся защищать…
Кый слушал с интересом, кивал.
Толкнул так, что Дамианос грохнулся не на шутку, зашиб спину, а навалился – перехватило дыхание. Гера зарычала, вскинулась на задние лапы, натянула цепь. Но Дамианос немного повыл на жалобной, умоляющей ноте, и леопардиха села, поджала хвост.
– Теперь пусть князь к ней подойдет, крепко возьмет за цепь у самой шеи и ведет за собой.
Так Кый и сделал. Мощной рукой потянул Геру, и она послушно пошла рядом. На поверженного Дамианоса не оглянулась. Что ж – природа устроена мудро: кто сильнее, тому достается всё.
Отряхиваясь, аминтес поднялся.
– Основные охотничьи команды такие…
И началось учение, закончившееся только заполдень. Вечером Дамианос снова рассказывал князю про заморские страны под скептический перевод Хрива. Ночью клетушку под лестницей навестила Гелия. Обменялись сведениями и суждениями.
В последующие дни происходило то же – разве что без охотничьего учения, которое Кый быстро освоил.
С утра и до вечера Дамианос был занят привычным делом: врастал в среду, укреплял репутацию, налаживал отношения.
Как обычно, больше всего пользы получилось от врачевания. Недаром аминтесов так основательно обучают лекарскому искусству.
С его помощью удалось преодолеть опасную враждебность старого конюха.
Гелия, которой было поручено выяснить про княжьего советника всё, что возможно, сообщила: старик подозрителен, придирчив, на подворье его недолюбливают, а сам он любит только младшую внучку, которая все время хворает.
Это было очень кстати.
При первой же возможности Дамианос сказал Хриву, что слышал о его беде и хотел бы посмотреть на девочку, ибо учился в Константинополе медицине.
Хромец заколебался, хотел отказаться, но жалость к внучке пересилила. К тому же он наверняка помнил по своей корсунской жизни, что греческие врачи – не чета славянским знахарям.
Жил он по соседству с княжеским детинцем, в большом доме со службами и собственной челядью. Горенка, где лежала больная, была чистая, светлая. На полу охапки душистых трав, под распахнутым окном – богатым, со слюдяными пластинками – благоухала цветущая сирень.
Бедняжка была плоха: трудно дышала ртом, глаза оплыли, горло напухло. При первом же взгляде стало ясно – эргоаллия, раздражение телесных флюидов травяными испарениями и цветочной пыльцой. Какая-то из трав, которыми устлан пол, а может быть, кусты под окном вызывают насморк и удушье. У константинопольских жителей, выросших в большом городе, этот недуг не редкость, хоть и не в такой сильной форме. У славян же, живущих на свежем лесном воздухе, эргоаллию Дамианос встречал впервые.
Расспросы подтвердили диагноз.
Зимой девочка здорова, но с поздней весны, когда полы начинают покрывать молодыми травами, ей становится плохо – и так до середины лета. В прошлый изок (так Хрив называл июнь) чуть не померла, а в этом году еще хуже. Уж и жертвы всем богам приносили, не поскупились, и рабыню-портомою, заподозрив в сглазе, утопили – не помогает.
– Не нынче-завтра заберет ее Симаргл-детобор… – давясь рыданиями, сказал Хрив по-гречески.
– Вылечу я твою внучку, – уверенно молвил Дамианос. – Заклинание знаю. Пока волшебные слова говорю, траву всю пускай отсюда вынесут. И кусты под окном срубят. Эта волшба зелени не терпит.
Помахал с четверть часа руками, попел абракадабру. Знал по опыту: колдунам варвары доверяют больше, чем целителям. И для больных хорошо – вера в чудо помогает лечению, потому что сгущаются и крепнут эманации души.
Выждав, чтоб сквозняк выдул из светлицы зараженный воздух, Дамианос положил ребенку на глаза одну руку, на шею другую. Усыпил.
– Завтра ей лучше будет. Окно теперь держите закрытым. Чтоб чары не испарились.
Старик глядел угрюмо, недоверчиво. На прощание не поблагодарил. Но утром прибежал со связкой соболей. Внучка ночью спала спокойно, а утром бегала, играла.
– Не нужно мне мехов, – сказал Дамианос, проникновенно глядя в глаза старому конюху. – Я тебе друг. Не думай, что я хочу тебя от князя отодвинуть. Не жди от меня подвоха. Я поживу у вас тут год или два, наторгую и уплыву восвояси. Ничего другого мне не надобно. Не соперник я тебе. А будет внучке худо – зови хоть ночью.
И с того дня переменился к греку Хрив. Перестал, переводя, от себя злое прибавлять.
Славу искусного ведуна, умеющего исцелять недуги, составить нетрудно. Нужно выбирать те болезни, которые можно вылечить – вот и весь секрет, а за неизлечимое не браться. Это в цивилизованном мире врач не может без ущерба для репутации отказать, если зовут к больному. А коли ты колдун, да платы не берешь, – твоя вольная воля.
