Былинки от Инки - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

– Коренаст, не спорим,

зато плечист.

– И языком доволен,

уж больно речист!

В общем, гуси-лебеди полетели,

пока хвалу воеводе мы пели.

Гуси-лебеди крылами махали,

нашу песню с собою забрали.

И разнесли по белому свету:

лучше Илюшеньки нету

имени для мальчугана!

Беги, Илюшенька, к маме,

вырастай большой да могучий,

и будешь ты Муромца круче!

Богатырь Алёша

Алёша богатырь самый молоденький!

Он по реченьке нейдёт,

идёт по броденьку.

Он и спит, что не спит,

глаз открытый свербит.

Он и матерью с отцом обласканный,

говорят они ему очень ласково:

– Береги себя, сын,

ты у нас пока один,

тебе всего лишь двадцать лет,

да и стынет твой обед!

А как жить молодым,

когда ты несокрушим,

когда тебе лишь двадцать лет,

а в душе ты старый дед?

А «старому деду»

на то ответа нету.

Надо в поле воевать,

силу, удаль прожигать!

Надо в бой идтить,

чтоб года свои ложить

на меч да на копьё.

Сколь осталось там ещё?

А как домой воротимся,

так не наглядимся

на башку свою седую,

молоду-молоду-молодую.

И мысли, как у ребёнка:

– Не сгорит ли родная сторонка?

Богатырь и Сила Сильная

– Ты покуда, воин, скачешь?

– Покуда умом не тронулся.

– А куда путь держишь, не скажешь?

– На Кудыкину гору.

– Понятно.

– Понятно, так и проваливай!

– А ты меня идти с собой не отговаривай.

– Вот чёрт чумной привязался!

– Ты, рыцарь, сам в любови мне признался.

– Когда ж это было?

– Сам сказал, хочу, чтоб сила меня любила;

вот я и есть твоя Сила могучая!

– Что за зараза скрипучая

за мной увязалась?

Хочу, чтоб ты отвязалась!

Как сказал, так и стало:

Сила сильная от него отстала.

Стало плохо герою сразу,

пошёл искать на себе заразу,

лопнул блоху, две.

– Всё не то! Что за тяжесть во мне? —

развернулся, домой поскакал.

Забыл, покуда скакал.

А дома жена с пирогами,

тесть с ремнём да тёща с блинами.

Хорошо! Да так хорошо, что больно.

Не думал воин о воле вольной

больше никогда в жизни,

Кудыкину гору не поминал,

он и так всё на свете знал.

А силищи лишней нам отродясь не надо,

нам со своей нет сладу!

Иди, Добромир, махайся

Добромиру дома сидеть было плохо,

о «Вавиле и Скоморохах»

читать уже надоело.

Не наше бы это дело

махать кулаками без толку.

Но если только…

на рать, пока не умолкнет!

Выйдем, мечами помашем,

домой поедем с поклажей:

копий наберём браных,

одёж поснимаем тканных

с убиенной дружины.

Ну что же вы в горе, мужчины?

Не плачьте по сотоварищам мёртвым,

они рядком стоят плотным

на небушке синем-синем,

и их доспехи горят красивым

ярким солнечным светом!

Оттуда Добрыня с приветом,

Вавила и Скоморохи.

И тебе, Добромир, неплохо

там в общем строю стоится.

Дома тебе не сидится?

Не сидится, бери дубину!

И про тебя напишут былину.

Как Добрыня Никитич в Ростов за пловом ходил

Дело было почему-то в Ростове.

Пошёл Добрыня туда за пловом,

там восточное блюдо научились готовить.

Грех не попробовать, а попробовать стоит.

Попёрся во двор к ростовскому княже:

– Кто меня пловом обяжет?

Ну, пловом не обязали,

а повязать, повязали.

А как повязали, плачет:

– Я пожрать пришёл, а вы так, значит?

– Ах, пожрать он пришёл! А мы то глядели:

гора прёт! На всякий случай оковы надели.

Развязывай его, ребята!

Плов готовь, Добрыня невиноватый.

Лиха беда: лишь начало.

Мы, ростовские, хлебами встречаем

(ну если не сразу, то позже)

и угощаем пиром почёстным!

А у князя глаза соловелые,

щёки от вин раскраснелые,

брюхо откормлено.

И дочка его помолвлена

за купца непростого,

за Тугарина-змея плохого.

Князю эта женитьба не нравится!

Ведь Тугарин всё время буянится:

то деревню какую спалит,

то Ростов по бокам подпалит.

Даже войско его боится,

он на зверя похож и бриться

сроду не собирается.

Княжья дочка слезой умывается.

Пока пир почёстный гудел,

да плов Добрынюшка ел,

припёрся Тугарин на праздник,

сел за стол, умял плова тазик.

Добрыню сие разозлило:

– Некрасиво так есть, некрасиво!

Отрыгнул на него Тугарин

и промеж ног богатырешке вдарил.

Никитич согнулся разочек,

разогнулся, разобиделся очень,

схватил змея и давай вертеть!

Повертел, покрутил да позволил лететь

до самого Киева-града,

до богатырской заставы, там рады

будут новой забаве поляницы удалые.

(Они у нас незамужние,

вам случайно не нужные?)

А как Добрынюшка змея закинул,

так проклятый век сразу сгинул.

Разгулялся ростовский люд:

– Где тут плов за так раздают?

Князь на Добрыню Никитича не нарадуется,

сватает ему дочку свою. Тот отказывается:

– Мне б до заставы родной добраться,

богатырям помочь драться! —

говорит Добрынюшка князю,

а сам задом, задом

и бегом до Киева-града!

– Не женился чего? Такая награда! —

друзья к Добрыне пристали.

– Э, вы невесту ту не видали,

она маленькая, с мой мизинчик,

не влезть мне в её «магазинчик»!

Да, богатыри – это не люди!

Но о срамном мы писать не будем.

Не бывать богатырям бобылям

Не бывать богатырю без воли.

Да что ты смотришь в это поле?

Али рожь не красна,

аль весна не мила,

иль не семеро по лавкам,

то ли не при родах Клавка?

Ай и рожь золотится,

ай весна серебрится,

да и семеро по лавкам сидят,

нарожает Клавка семерых ещё ребят!

А как ребята подрастут,

пойдут в богатыри,

час ищи их, два ищи и три ищи:

на какой заставе сидят,

во какое чисто поле глядят?

То ли рожь им больше не красна,

ой ли милая весна им не мила?

Может, семеро по лавкам да люли?

Уж лучше так,

чем страшны, сильны бобыли.

Никто не откликается

Гой еси! Никто не откликается.

И кажись, уже смеркается.

Гой еси! Домой поворачивается.

Враг, зараза, где ж он прячется?

Ты, кобыла, не думай, что тихо.

Всё одно: кругом сплошное лихо.

И что мир вокруг, ты не решай сумбурно.

Сама знаешь, люд в округе буйный!

Глянь, окрест и до крест

крест, крест, крест.

И крестов понатыкано тьма!

Нет, не схожу я с ума,

я на татара обижен:

друже лежит недвижен,

другой друже, третий…

А по полю гуляют эти!

Ты, Сивка, вот