Орлы в буре - Бен Кейн
снова отразились от орла, на этот раз обжигая глаза Тулла. Моргая, охваченный благоговением, он повторил свою часто произносимую клятву
служить орлу до самой смерти. Прежде чем он закончил безмолвную клятву, его сердце сжалось. Каким бы верным он ни был, орел Пятого не был ни тем
знаменем, о котором он мечтал, ни тем, что, ночь за ночью вытаскивало его, мокрого от пота и с учащенным пульсом, из сна.
Душа Тулла всегда будет принадлежать орлу Восемнадцатого, его
легиону на протяжении на полутора десятилетий. Легион вместе с двумя
другими был уничтожен шестью годами ранее Арминием, вождем херусков и
бывшим союзником Рима. Хотя Тулл пережил кровавую баню, утащив с
собой горстку своих солдат, душевные раны, которые она оставила, все еще
причиняли ему боль. Он жил, ради мести Арминию, но еще сильнее было его
желание вернуть орла Восемнадцатого. Один из трех утерянных штандартов
только что был найден, что еще больше раздуло его заветное, искреннее
желание.
Позади него кашлянул мужчина, увлекая Тулла в настоящее и на парад.
За его спиной, выстроившись когорта за когортой слева и справа от него, стояли солдаты Пятого. Под прямым углом к Пятому и образуя вторую
сторону квадрата, стояли легионеры Двадцать Первого, другого легиона
Ветеры. Третью сторону площади составляли вспомогательные войска форта, 9
смесь стрелков, пехоты и кавалерии. От парада были освобождены только
часовые, те кто находился на официальном дежурстве, и больные в
госпитале.
Все были готовы и ждали. «Они больше не проявляют нетерпения», —
подумал Тулл, изучая бесстрастные лица своих людей, но трудно их за это
винить. Холод здесь был невыносимым. Плащи были запрещены, поскольку
Германик хотел, чтобы его войска выглядели наилучшем образом, сверкая
доспехами и оружием на виду. Целью парада было отметить жестокую
кампанию армии в Германии, закончившуюся месяц назад. Помимо
чествования старших офицеров, чьи действия выделялись, проконсул
Германик также отмечал храбрость отдельных солдат. Тулл не любил
церемоний, но после тяжелых потерь, понесенных летом, такие события
поднимали боевой дух солдат.
Пронесся еще один свирепый порыв ветра, от которого у него на руках
и ногах побежали мурашки. «Последнее, что мне нужно, это чтобы люди
слегли с простудой», — подумал он, отдавая громкий приказ, позволяющий
своим солдатам топать ногами и двигаться на месте. Он делал то же самое в
течение тридцати ударов сердца, и, проверив нет признаков Германика – их
все еще не было, – Тулл воспользовался случаем, чтобы пройтись вдоль
рядов и немного пошутить со своими людьми, а также убедиться, что пять
других центурионов когорты были довольны.
Жизнь впоследствии не была благосклонна к солдатам, уцелевшим в
засаде, устроенной Арминием; большинство было отделено от своих
товарищей, когда их перевели в другие части. Положение Тулла ухудшилось
из-за Туберона, злобного трибуна, с которым он допустил оплошность.
Лишенный звания старшего центуриона Второй когорты Восемнадцатого, Тулл был понижен до обычного центуриона в низшей Седьмой когорте
Пятого, своего нового легиона. Потребовалось пять лет и признание
Германика, прежде чем Тулл снова был повышен до своей нынешней
должности, старшего центуриона, командира Седьмой когорты.
После катастрофы Тулл также лишился большей части спасенных им
солдат. Цедиций, один из немногих высокопоставленных друзей Тулла, позаботился о том, чтобы не всех перевели в другие подразделения, и
каждый день он благодарил за эту милость. Первым среди его старых солдат
был жилистый рыжеволосый опцион Марк Красс Фенестела. Пизон и
Метилий были еще двумя, храбрыми и находчивыми легионерами – Тулл
приветствовал их обоих, словом, прежде чем двинуться дальше.
«Солдаты его новой центурии были почти такими же, как и все люди, которыми он командовал», — подумал Тулл, изучая их лица. Было несколько
выдающихся личностей и центральное ядро хороших людей с большим
10
количеством средних. Как и следовало ожидать, у него была горстка плохих
солдат: бездельников и недовольных. Управляемые железной рукой, они все
же играли свою роль. Как единое целое, его люди были грозны. Они служили
с отличием и немалой храбростью в только что закончившейся карательной
кампании. Тулл гордился ими, но признавал это в редких случаях. Скудная
похвала действовала лучше всего.
С крепостных валов, примерно в четверти мили от них, раздавались
звуки труб. — Подбородок вверх, грудь вперед. Щиты держать прямо, копья
наготове, — рявкнул он. — Германик идет!
— Он даст нам что-нибудь, господин? —
