Монах и ведьма - Роман Алимов
– Что за диво-о-о эдакое? – прошептал монах, почесывая скудную бороденку.
Нагая девушка играла с водой, но веселье ее было странным, вода неестественно поднималась и заключала ее в объятия, затем красавица шлепала по ней, отчего волна еще пуще вздымалась и падала каплями вниз. Приглядевшись, Фома опомнился и прошептал:
– Какие еще движения вод, когда ветра нет, а волна прямо как живая! Что за чертовщина?! Нужно топать отсель, пока не заметила меня, – не сводя глаз с девичьего тела, попятился назад и оступившись, кубарем покатился с края пригорка прямо в воду.
Плюхнувшись в озеро, оказался спиной на отмели, лишь голова да сапоги торчали на поверхности, а совсем рядом у камыша, лежало кольцо колбасы.
– Все из-за тебя, негодная ты снедь! И как я теперь в монастырь явлюсь в эдаком виде?
Волна застыла, а обнаженная чаровница тоже остановилась, уставившись на Фому.
Не прошло и минуты, как девица пальцем поманила его к себе, отчего вода вокруг монаха взвихрилась и потащила его прямиком по направлению к красавице.
Фома пробовал сопротивляться, пытаясь грести руками назад, к камышам, но не тут-то было, волна еще быстрее волочила его вместе с сумкой прямо по поверхности озера. Через мгновение он очутился у ног девицы. Прямо у нее над головой оказалась яркая луна, потому разглядеть лицо не представлялось возможным, но что-то необычное или даже знакомое промелькнуло в ее чертах.
Монах попытался рассмотреть ее, но девица, усмехаясь, произнесла:
– Что же это делается? Монахи по ночам больше не молятся, а по кустам шастают!
– Да я-я-я, э-э, заблудился немного, темно, – промямлил в ответ.
– Ну-ну, раз пришел, давай купаться! Вместе веселее, – девица махнула в сторону озера, отчего волна отпустила Фому и он встал на ноги.
По колено в сапогах хлюпала вода, выцветший старый подрясник облепила тина, а заплечный мешок значительно потяжелел.
– Я того. Я лучше пойду, меня брат Никодим заругает, нельзя мне, – пытаясь отвести взгляд от девицы, тихо промычал Фома.
– Ну как знаешь, как желаешь! – ответила девушка и кивнула озеру.
Вода поднялась и встала столбом, от которого одна за другой отлетали капли, постепенно создавая вид скульптуры. Затем скрутившись в узел, вздрогнула и снова став изящно-фигурным телом, от которого отпали ненужные куски, превратилась в полную копию собеседницы Фомы. Фигура протянула водянистые руки к нему, приблизилась, обняла и страстно поцеловала в щеку, а девица захихикала и прыгнула в озеро, оставив от себя лишь круги на воде.
Монах постоял, вылил воду из сапог и отправился назад в лес.
– Ай да чудеса, и что это такое? Никак ведьма!
– Ба! Да уже светает, и сколько же я там времени провел, пойду-ка назад в деревню, все равно не успею выспаться.
Пока добрался до деревни, до Петрового двора, успел слегка обсохнуть, снова встречал его лай собаки, а хозяин у ворот рубил дрова.
– Что не весел отец, не выспался? А я вот, решил протопить, холодает. Не стесняйся, заходи, можешь начинать свое дело.
Ефросиния лежала в новой белой рубахе, волосы были прибраны, на устах застыла печать покоя, а губы, казалось, сложились в улыбку.
Вытащил мокрые книжки, и аккуратно переворачивая страницы, чтобы не порвать, начал читать.
На кухне гремел дровами хозяин, разжигая печку. Молитва совсем не шла, и Фома изредка поглядывал по сторонам, то вертясь в сторону печки в надежде, что скоро станет теплее и он согреется, а книги просохнут, то изредка посматривал на настенные часы, ожидая окончания молитв, то рассматривал покойницу, читая по памяти. Внезапно Фома вздрогнул, по шее Фроси стекли обильные капли воды.
Мысль пронзила голову:
«Да неужто, это она?! Или я с ума сошел, покойница мокрая вся, да вот, и на руках то же самое, вода, волосы влажные? Не-е-ет, не может такого быть, та молодая, а эта уже в годах, выдумал же такое».
Продолжил читать, а мысль все не унималась:
«Да как же она тогда мокрой стала? И правда, похожа на ту нагую, что при луне!»
Остановив чтение, обернулся и спросил:
– Хозяин! А что у вас покойница мокрая вся, аж течет с нее?
Петр оторвался от розжига печки и ответил:
– Да, как же! Отец. Да ведь обмыть полагается, вот и мокрая она, ты читай, читай, не отвлекайся, я сейчас.
«Фух, аж вспотел. Ну и лезут же мысли дурные, а ведь говорил мне брат Никодим – будешь и дальше лентяем, попустит тебе Господь скорби! Ух, пора, пора мне исправляться!»
Усердно читал, молитва пошла как нужно, даже хозяин стал шепотом повторять за Фомой строки из псалмов.
Отчитал все, что требовалось, мягко закрыл книжку, чтобы не разорвать и уселся рядом с теплой печкой. Хозяин накрыл стол. Фома согрелся, поел, сразу же поклонило в сон.
– Э-э нет отец! Пора тебе обратно! Ко мне сейчас бабы придут, все равно не уснешь, готовить будем съестное на поминки. Да и ты вон в каком виде, – хозяин ухмыльнулся, прищурившись, – так, что иди отдыхай, а завтра жду тебя раненько. А за службу благодарствую, в котомку снедь положил, как обещал.
Снова монах поплелся в сторону леса. Вышел на большую поляну и возле стога сена расположился отдохнуть.
– И что он там мне засунул, – бурчал, развязывая котомку.
В котомке лежали пироги, а в баклаге молоко. Наполовину опустошив сосуд, Фома заприметил внутри горлышка свежую озерную тину, ощутив болотный привкус. Пришлось вылить остатки на траву.
– Да что же это, порченые они там в этом дворе или как, что ни еда, то на выброс!
– Эх, не дадут человеку поесть! Ну да ладно, хоть отдохну.
Лежал и вспоминал о ночной встрече, о красавице. Пока размышлял, зашуршали кусты и оттуда вылетел крупный ворон. Подлетел к сумке, выхватил пирог и поволок его назад в сторону зарослей.
– А, ну ка, наглец, я тебе покажу! – монах поднялся от стога и бросил в кусты палку, не попав в птицу.
Кусты шелохнулись, затряслись и оттуда выскочил разъярённый черный кабан, с красными глазами, как огонь в печи. Не останавливаясь, прямо с разбегу вонзился он острыми клыками в ногу Фомы.
Монах завопил что есть мочи, а свирепое животное, разбежавшись снова нанесло удар по второй ноге. Фома упал, ужасная боль сковала тело, от страха он стал ползком пробираться в сторону ближайшей сосны, пока дикий зверь возился с мешком, разнося содержимое в клочья, по всей поляне. Дополз до дерева и цепляясь за ветки почти забрался на одну из них, но ощутил сильный толчок, а затем его грубо дернули сзади и жестко поволокли, прямо по влажной траве поляны. Лицо и руки бились об коренья деревьев, цеплялись за сухие ветки и камни, пока тот, кто тащил его не остановился у высокого дерева. Невероятная сила подняла его как легкое перышко
