Экземпляр - Юлия Купор
19
Асфальт блестел, точно лакированный: накануне прошел дождь. Ледяной ветер, сердитый и злой, отвешивал размашистые пощечины, холодил шею, так и норовил забраться под воротник, чтобы укусить побольнее. Костя поглубже засунул озябшие руки в карманы пальто — перчатки по глупости он не захватил. Прогулка по вечернему кладбищу не входила в его первоначальные планы, поэтому, как и любая импровизация, добавила немного дискомфорта. Костя шел по центральной аллее, освещенной с обеих сторон мрачными кладбищенскими фонарями, которые, очевидно, немало скорби повидали на своем веку. Высоченные елки, упиравшиеся в небо макушками, безмолвным конвоем охраняли вечный покой огромного городского кладбища — и, судя по тому, как здесь было тихо, охраняли хорошо. Памятники и кресты, еле заметные в тусклом освещении, ограды из железных колышков, где-то венки, где-то цветы — не иначе как Рождество для потустороннего мира, и во всем симметрия, мертвая математическая симметрия, все сплошь из квадратов и вертикальных полос. Только венки добавляли живости — ах, ах, живости на кладбище, какая ирония.
Женькину могилу он нашел сразу — она и в самом деле была на видном месте, практически в начале аллеи. Дорогой гранитный памятник. Не тоскливое овальное фото, как раньше делали, а вполне себе портрет, на котором изображен двадцатилетний еще безбородый Женька с огромными светлыми глазами и удивленно приподнятыми бровями. У него еще здесь прическа была уродливая, по моде нулевых, с нелепой боковой челкой и отросшими волосами на шее.
БАЛАКИРЕВ ЕВГЕНИЙ НИКОЛАЕВИЧ
1985–2007
Высоко в небе светила половинчатая серебристая луна. Ветер раскачивал кроны вековых мохнатых елок. Пахло — ох уж этот скорбный кладбищенский запах — горелой травой и сырым асфальтом. Костя стоял, мерз перед могилой своего друга и все пытался понять, от чего именно его так колошматит: от мысли, что там, под землей, в деревянном ящике лежит Женька, или от мысли, что буквально вчера он с этим самым Женькой, щекастым, бородатым, пил заграничное зеленое пиво, закусывая его роллами, от которых потом весь вечер была отрыжка. Звуки здесь раздавались четко, как вайфай в пятизвездочной гостинице, поэтому Костя еще издалека услышал, как к нему кто-то приближается, и узнал строгий силуэт отца. Отец подошел к могиле и встал рядом с Костей.
— Я тоже на такси приехал, — сообщил отец.
Когда он говорил, изо рта вылетали тоненькие клубы пара, еле заметные в фонарном освещении.
— Причем, скорее всего, я с твоим же таксистом и ехал. То-то он удивился! А вообще я хотел тебя поддержать. Ты как-то очень импульсивно сорвался, и я сразу понял, что эта новость для тебя как ножом по сердцу, хотя я и не понимаю, как ты мог забыть, конечно. Все-таки он почти у нас жил. Ну и помянуть, конечно, надо.
С этими словами отец вытащил из кармана своего пальто запотевшую чекушку водки, а из другого выудил пару пластиковых стаканчиков. Стаканчики он поставил на верхушку памятника, скрутил винтовую крышку и в два приема разлил водку. Костя забрал себе стаканчик и сделал первый глоток, но тут же, как только водка попала в рот, зафыркал и закашлялся — уж до того она оказалась гадкой.
— Фу, блин, — Костю передернуло. — Что это за скипидар?
В отличие от Кости, отец довольно лихо, в один глоток, уничтожил содержимое стакана и даже не поморщился.
— И да, можешь курить. И мне сигарету дай. Надеюсь, у тебя не тонкие? — и хитро так посмотрел — в фонарном свете стекла его очков-хамелеонов подсвечивались синим.
— Дико извиняюсь, — произнес Костя, протягивая отцу пачку «Кента».
Отец скроил недовольную гримасу, увидев, что это все-таки тонкие сигареты.
— Ну на хрена? — поинтересовался он.
— Бросаю.
— Я к тому, — сказал отец, как будто до этого он читал какую-то пространную лекцию о высоких материях, а потом его прервали, хотя никакого изначального разговора-то и не было, — я к тому, что не стоит особо жалеть Женьку. Он сам ко всему этому шел.
— Ну, шел. Мало ли кто куда идет. Неужели ты не считаешь, что каждый человек заслуживает второго шанса? Шанса на то, что все можно исправить?
Вместо ответа отец протянул Косте вновь наполненный стаканчик, и на этот раз Костя довольно легко протолкнул в себя его вонючее содержимое.
— Я как раз таки, — отец помахал пустым стаканчиком в знак подтверждения своих слов, — я как раз таки верю во все эти вторые шансы. Еще как верю. Я тоже считаю, что любому человеку, если он, конечно, не Гитлер и не сосед, который сверлит в семь утра, нужно давать второй шанс. Однажды, Кость, мы с твоей мамой решили, что нам нужен второй шанс. И решили завести второго ребенка. Да, Артемку мы завели, когда поняли, что ты получился у нас не очень.
— Спасибо, бать, — обиделся Костя и тихонечко икнул.
— А этот, — отец указал на безмолвный памятник, — как будто провафлил все возможные шансы. Вот и все.
— У него ничего и никогда не было! — Костя неожиданно для самого себя разозлился. — Он рос, как одуванчик, пробиваясь через асфальт, и существовал вопреки, как тот самый одуванчик. И то, что он остался жив, и то, что его не убили случайно утырки из первой школы, — это чудо. Настоящее чудо. У бездомного пса, что живет на улице, нет будущего. Если только его не заприметит какая-нибудь диснеевская принцесса и не заберет к себе. Часто ли по уральским городкам шляются диснеевские принцессы? Ой, незадача — ни одной не видел. У Женьки тоже не было будущего. Не он себе выбирал эту жизнь. Чудес не бывает.
— Это не повод угонять чужие машины, — очень тихо, адресуя слова не Косте, но воротнику своего пальто, произнес отец.
— Что?
— Забудь.
И тут Костя произнес фразу, которая давно ждала своего часа. Он хотел задать этот вопрос, еще когда сидел на родительской кухне, но постеснялся. А вот теперь решился.
— А как он умер-то?
— А ты совсем ничего не помнишь?
— Ну, вроде он на машине разбился, и…
— Ну вот и не говори, что не помнишь! — сказав это, отец громко и с явным удовольствием всхлипнул. — Сопли текут, — зачем-то поделился он крайне важной информацией.
Костя, который из-за выпитой водки немножко потерялся во времени и пространстве, ничего не ответил, хотя и сам замерз как собака. Ветер вроде как затих,
