Наше восточное наследие - Уильям Джеймс Дюрант

раджей, говоря мне, что короли Индостана были намного выше их, что они (короли Индостана) были ... . великие, завоеватели и цари мира; и те, кто живет в Персии и Усбеке, Кашгаре, Тартарии и Катае, Пегу, Китае и Матчине, трепещут перед именем индостанских царей". Восхитительная география! Вам следовало бы научить меня точно различать все эти государства мира, хорошо понимать их силу, способы ведения войны, обычаи, религии, правительства и интересы, а также, изучив солидную историю, наблюдать их подъем, прогресс, упадок, откуда, как и благодаря каким случайностям и ошибкам происходили эти великие изменения и революции империй и королевств. Я едва узнал от вас имя моих внуков, знаменитых основателей этой империи; так далеки вы были от того, чтобы научить меня истории их жизни и тому, какой путь они прошли, чтобы совершить столь великое завоевание. У вас была мысль научить меня арабскому языку, чтению и письму. Я очень благодарен тебе за то, что ты заставил меня потерять столько времени на язык, который требует десяти или двенадцати лет для достижения совершенства; как будто сын короля должен считать за честь быть грамматиком или доктором права и изучать другие языки, кроме языков своих соседей, когда он вполне может обойтись без них; он, для которого время так дорого для стольких важных вещей, которые он должен со временем изучить. Как будто есть хоть один дух, который бы с некоторой неохотой и даже с каким-то унижением не занимался столь печальным и сухим занятием, столь долгим и утомительным, как изучение слов.18

"Таким образом, - пишет современник Бернье, - Аурангзеб возмущался педантичными наставлениями своих наставников, к которым, как утверждают при дворе, ... он добавил следующее замечание";*

Не знаете ли вы, что хорошо управляемое детство, будучи состоянием, которое обычно сопровождается счастливой памятью, способно тысячи добрых наставлений и поучений, которые остаются под глубоким впечатлением всю оставшуюся жизнь человека и постоянно поднимают его ум для великих поступков? Закон, молитвы и науки, разве они не могут быть с таким же успехом изучены на нашем родном языке, как и на арабском? Вы сказали моему отцу Шах-Джехану, что будете учить меня философии. Правда, я хорошо помню, что вы много лет развлекали меня воздушными вопросами о вещах, которые не приносят никакого удовлетворения уму и не имеют никакой пользы в гуманном обществе, пустыми представлениями и причудами, в которых есть только то, что их очень трудно понять и очень легко забыть. . . . Я до сих пор помню, что после того, как вы, не знаю как долго, развлекали меня своей прекрасной философией, я сохранил от нее лишь множество варварских и темных слов, способных привести в недоумение, озадачить и утомить самый лучший ум и придуманных лишь для того, чтобы прикрыть тщеславие и невежество таких людей, как вы, которые заставляют нас верить, что они все знают и что под этими неясными и двусмысленными словами скрыты великие тайны, которые они одни способны понять. Если бы вы напитали меня той философией, которая формирует ум к рациоцинации и незаметно приучает его довольствоваться лишь основательными доводами, если бы вы дали мне те прекрасные наставления и доктрины, которые возвышают душу над нападками судьбы, приводят ее в непоколебимый и всегда ровный нрав и позволяют ей не возвышаться от благополучия и не унижаться от невзгод; Если бы вы позаботились дать мне знание о том, что мы есть и каковы первые принципы вещей, и помогли бы мне сформировать в моем уме правильное представление о величии вселенной и о восхитительном порядке и движении ее частей; если бы, говорю я, вы привили мне такую философию, я считал бы себя несравненно более обязанным вам, чем Александр своему Аристотелю, и считал бы своим долгом вознаградить вас иначе, чем он вознаградил его. Не следовало ли тебе вместо лести научить меня кое-чему из того, что так важно для короля, а именно: каковы взаимные обязанности государя по отношению к своим подданным и подданных по отношению к своим государям; и не следовало ли тебе подумать о том, что однажды мне придется с мечом оспаривать свою жизнь и корону у моих братьев? . . . Не позаботился ли ты о том, чтобы я узнал, что такое осада города или выступление армии? За это я обязан другим, а вовсе не тебе. Иди и возвращайся в селение, откуда пришел, и пусть никто не знает, кто ты и что с тобой.19

 

III. ЭПИКИ

Махабхарата" - ее сюжет и форма - "Бхагавад-гита" - метафизика войны - цена свободы - "Рамаяна" - лесная идиллия - изнасилование Ситы - индуистские эпосы и греческие

Школы и университеты были лишь частью образовательной системы Индии. Поскольку письменность ценилась не так высоко, как в других цивилизациях, а устное обучение сохраняло и распространяло историю и поэзию нации, привычка к публичному чтению распространяла среди людей самые ценные части их культурного наследия. Как безымянные рассказчики у греков передавали и расширяли "Илиаду" и "Одиссею", так и чтецы и декламаторы Индии передавали из поколения в поколение и от двора к народу постоянно растущие эпосы, в которые брахманы вплели свои легендарные предания.

Индусский ученый назвал "Махабхарату" "величайшим произведением воображения, которое создала Азия";20 а сэр Чарльз Элиот назвал ее "более великой поэмой, чем Илиада".21 В одном смысле последнее суждение не вызывает сомнений. Начавшись (ок. 500 г. до н. э.) как краткая повествовательная поэма разумной длины, "Махабхарата" с каждым столетием обрастала дополнительными эпизодами и гомилиями, вобрала в себя "Бхагавад-гиту" и части истории о Раме, пока наконец не достигла 107 000 куплетов октаметра - в семь раз больше, чем "Илиада" и "Одиссея" вместе взятые. Имя автора было многозначным; "Вьяса", которому традиция приписывает это имя, означает "аранжировщик".22 Сто поэтов писали ее, тысяча певцов лепили ее, пока при царях Гупта (ок. 400 г. н. э.) брахманы не вложили свои собственные религиозные и моральные идеи в произведение, изначально кшатрийское, и не придали поэме гигантскую форму, в которой мы находим ее сегодня.

Центральная тема была не совсем приспособлена для религиозного обучения, поскольку повествовала о насилии, азартных играх и войне. Первая книга представляет прекрасную Шакунталу (которой суждено стать героиней самой знаменитой индийской драмы) и ее могучего сына Бхарату; от его чресл происходят племена "великого Бхараты" (Маха-Бхараты), Куру и Пандавов, кровавые распри которых составляют многократно оборванную нить повествования. Юдхиштхира, царь Пандавов, проигрывает свое богатство, армию, царство, братьев, наконец, жену Драупади в игре, в которой