Бог, человек, животное, машина. Технология, метафора и поиск смысла - Meghan O'Gieblyn
За свою жизнь Федоров приобрел множество учеников и даже привлек внимание Толстого и Достоевского. Последний, читавший Федорова по рекомендации одного из учеников пророка, был впечатлен главным образом тем, что Федорову удалось объяснить, как Воскресение может происходить буквально, а не аллегорически (что было предметом разногласий в русской церкви). "Если бы долг этот был исполнен, - писал Достоевский, - то... началось бы то, что Евангелия и Откровение обозначили как первое воскресение... Бездна, разделяющая нас с духами наших предков, наполнится, будет побеждена побежденной смертью, и мертвые воскреснут не только в нашем воображении, не аллегорически, а на деле, лично, действительно в телах".
Несмотря на то, что идеи Федорова заинтересовали ведущих российских интеллектуалов, к моменту его смерти они были настолько высмеяны, что он сам пришел к выводу, что их воплощение в жизнь произойдет лишь много позже. Его добрый друг Владимир Кожевинков утверждал, что светило умерло, полагая, что пройдет много лет, прежде чем его идеи будут восприняты всерьез:
Он знал, что не то зерно, которое появляется раньше других, растет дольше всех и приносит самый обильный урожай; он даже был убежден, что учение, слишком далеко продвинувшееся над общим уровнем своего времени, будет обречено на временную неудачу, что его придется похоронить, возможно, надолго, но со временем оно также обязательно воскреснет.
Даже сегодня мне трудно читать подобные отрывки, не ощущая знакомой конспиративной тяги - убежденности в том, что эти футуристически настроенные христиане передавали из века в век некую герметическую тайну, которую мы только сейчас начинаем понимать. Я все время возвращался к тому странному появлению слова "трансчеловек" у Данте. Как оно так долго дремало, прежде чем было воскрешено современной мыслью? Копнув глубже в этимологию, я узнал, что после первого английского перевода "Божественной комедии" это слово вновь появилось в языке лишь в середине XX века в работах французского священника-иезуита Пьера Тейяра де Шардена. Его имя было мне знакомо еще по библейской школе, хотя большинство христиан, которых я знал, отвергали его как мистика или даже лжепророка. В то время, когда большинство христиан все еще считали эволюцию ересью, сбрасывающей человечество с его особого пьедестала в центре Вселенной, Тейяр - который изучал палеонтологию, прежде чем стать священником, - верил, что именно с ее помощью Христос принесет Царство Божье. "Отнюдь не поглощенный эволюцией, - писал он в 1942 году, - человек сейчас занят тем, что преобразует нашу прежнюю идею эволюции в терминах самого себя, а затем набрасывает ее новые очертания".
Тейяр считал, что эволюция не только продолжается, но и развивается с экспоненциальной скоростью. Современный мир был создан менее чем за 10 000 лет, и только за последние 200 лет он претерпел больше изменений, чем за все предшествующие тысячелетия вместе взятые. Уникальность этой эпохи истории заключалась в том, что люди, используя инструменты и механизацию, теперь могли сами управлять ходом своей эволюции. Изобретение радио, телевидения и других форм массовой коммуникации привело к созданию сложных глобальных сетей, которые способствовали более сложным и интимным связям между отдельными умами. Эти сети стали еще более сложными с появлением электронных компьютеров, которые увеличили скорость человеческого мышления и способствовали дальнейшей конвергенции.
В эссе 1947 года Тейяр изложил свое видение того, как эти технологические связи, которые он назвал "ноосферой", в конечном итоге приведут к драматической духовной трансформации. В будущем сеть человеческих машин уступит место "эфирному" универсальному сознанию", которое охватит всю окружность земного шара. Когда этот синтез человеческой мысли достигнет своего апогея, произойдет взрыв интеллекта - он назвал это "Точкой Омега", - который позволит человечеству "прорваться сквозь материальные рамки Времени и Пространства" и слиться с Божественным. В этот момент человеческое сознание будет поднято "до состояния сверхсознания", и мы фактически станем другим видом. Тейяр, вероятно, имел в виду Данте, когда описывал этих новых существ как "некоего трансчеловека, находящегося в самом сердце вещей".
Созвучие между этим видением и пророчествами Курцвейла просто поразительно. И все же Тейяр верил, что именно так произойдет библейское Воскресение. Христос направлял эволюцию к состоянию прославления, чтобы человечество могло наконец слиться с Богом в вечном совершенстве. Писание говорит нам, утверждал Тейяр, что Христос исполняет Себя в человечестве "постепенно, на протяжении веков". Нет никаких причин, по которым мы должны понимать этот процесс как сверхъестественный, а не вытекающий из биологических процессов эволюции и технического развития человека. "Почему, - спрашивал он, - мы должны относиться к этому исполнению так, будто оно имеет лишь метафорическое значение?"
Не случайно Тейяр был близким другом Джулиана Хаксли, которому удалось сделать идеи священника мейнстримом. Однако, в отличие от Тейярда, Хаксли был светским гуманистом и считал, что эти видения не должны основываться на каком-либо более широком религиозном повествовании. В лекции 1957 года Хаксли, по сути, предлагал нерелигиозную версию идей Тейлора. "Такую широкую философию, - писал он, - можно было бы назвать не гуманизмом, поскольку это имеет неудовлетворительные коннотации, а трансгуманизмом. Это идея человечества, пытающегося преодолеть свои ограничения и прийти к более полному воплощению". По сей день в историях трансгуманизма редко упоминается влияние Тейяра, хотя центральные идеи трансгуманизма присутствовали в его работах. ("Точка Омега", как отмечают многие критики, является очевидным предшественником "Сингулярности" Курцвейла). Это упущение не совсем удивительно. Большинство трансгуманистов - откровенные атеисты, стремящиеся поддерживать представление о том, что их философия уходит корнями в современный рационализм, а не является на самом деле пережитком христианской эсхатологии.
Для меня самого открытие этой истории несколько демистифицировало трансгуманизм. Сходство с христианским пророчеством было историческим и генетическим, неся на себе отпечатки человеческих мыслителей, которых, вероятно, привлекли эти технологические идеи, потому что они напомнили о тех ранних повествованиях, которые красочно оживили наше религиозное прошлое. Что еще более важно, я начал понимать, насколько упорно эти духовные жажды сохранялись даже среди тех, кто утверждал, что отвергает их, - насколько отчаянно мы пытались обосновать, даже в рамках
