Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff
Произошли изменения и по другим аспектам советской внешней политики. Отношениям с другими социалистическими (коммунистическими) союзниками Советского Союза при перечислении всегда придавался наивысший приоритет. Упоминания об освободительной борьбе (в 1971 году) и мировом коммунистическом движении (в частности, только в 1981 году), а также об освободительных движениях и мировом революционном процессе (последнее - только в 1976 году) отражают меняющуюся мировую сцену и меняющиеся советские интересы. Аналогичным образом, в 1971 году не было раздела об освобожденных странах третьего мира, который был добавлен и получил высокий относительный статус как в отчете ЦК за 1981 год отмечалось, что "в международной сфере рассматриваемый период [с 1976 года] был сложным, бурным временем". Этот период характеризовался "напряженной борьбой двух тенденций в мировой политике", одна из которых была направлена на мир, разрядку, ограничение вооружений и свободу народов, а другая "подрывала разрядку, усиливала гонку вооружений, политику угроз и вмешательства в чужие дела". Подтверждая советскую поддержку разрядки, мира и ограничения вооружений, Соединенные Штаты, как считалось, следовали курсу "подрыва разрядки" и гонки вооружений. Геополитическое соперничество между двумя державами в третьем мире изображалось в идеологических терминах поддержки или противостояния национальному освобождению и прогрессу.
Таким образом, международная политика Коммунистической партии Советского Союза была подтверждена как "борьба за укрепление мира и углубление межнациональной разрядки", но в условиях, когда это уже не представляло собой политику сотрудничества с Соединенными Штатами, а являлось соперничеством и возможной конфронтацией - в связи с тем, что "в последнее время те [в США], кто выступает против разрядки, ограничения вооружений и улучшения отношений с Советским Союзом и другими странами социализма, заметно активизировали свою деятельность". Действительно, эта деятельность включала не только беспрецедентное наращивание военного потенциала, но и "военные доктрины, опасные для дела мира", включая доктрину ограниченной ядерной войны. Ядерный паритет, "военно-стратегический баланс", как утверждалось, преобладает между Советским Союзом и Соединенными Штатами, а также между Варшавским договором и НАТО, что "объективно служит поддержанию мира во всем мире". Брежнев вновь заявил, что Советский Союз "не стремился и не стремится к военному превосходству. Но мы не допустим и установления такого превосходства над нами. Такие попытки, как и попытки разговаривать с нами с позиции силы, абсолютно бесполезны". (В этот момент стенографическая запись отметила "продолжительные аплодисменты"). Брежнев вновь заявил, что "пытаться победить друг друга в гонке вооружений и рассчитывать на победу в ядерной войне - опасное безумие".
Хотя съезд партии четко обозначил советскую позицию, не было сформулировано четкой политики в отношении вызова со стороны американской администрации, которая больше не поддерживала разрядку. Главная причина заключалась в том, что политика администрации Рейгана еще не была ясна. Был ли ее отказ от разрядки риторическим? Каковы были цели новой администрации в отношении Советского Союза? То, что элемент конкуренции будет высоким, было ясно, но было неясно, стремится ли новая администрация в Вашингтоне к сдерживанию, конфронтации или даже к "жесткой разрядке" без этого названия. Соответственно, советские лидеры с беспокойством приступили к зондированию, чтобы определить ответ.
В крайнем случае, очевидно, были те, по крайней мере, в советском разведывательном истеблишменте, кто придерживался мрачной точки зрения на американские намерения, не исключая раннего американского военного нападения на одного из союзников Советского Союза (в частности, на Кубу) или даже на сам Советский Союз. Основания для советской обеспокоенности, пусть и преувеличенной, по поводу возможного американского нападения на Кубу очевидны. Как мы видели, у советского беспокойства по поводу тайных политических действий США в Восточной Европе были реальные основания, но не для опасений по поводу военных действий. Прежде всего, идея о том, что новая американская администрация может действительно напасть на Советский Союз, кажется слишком далекой от реальности, чтобы ей можно было доверять. Тем не менее, старший офицер КГБ, работавший в то время в Великобритании (который дезертировал и был вывезен из Москвы в Англию в середине 1985 года), Олег Гордиевский, заявил, что в мае 1981 года лондонский отдел КГБ, а также, предположительно, отделы в Вашингтоне, Нью-Йорке и западных европейских столицах объявили чрезвычайную тревогу в связи с любыми признаками неизбежного американского нападения. Гордиевский предоставил важную, точную информацию по ряду других вопросов и продемонстрировал высокую надежность, поэтому его отчет нельзя просто отбросить. Гордиевский, который к моменту своей дезертирства в середине 1985 года был назначен начальником лондонского отделения КГБ, заявил, что эта специальная тревога продолжалась до конца 1984 года. Разведывательная тревога - это не то же самое, что военная тревога, и Советский Союз ни разу не приводил в боевую готовность свои вооруженные силы. Тем не менее, такое оповещение о возможных признаках подготовки к военным действиям является крайне редким и поэтому значимым. Причина объявления тревоги КГБ и ГРУ (военной разведкой) - по решению Политбюро - не была известна Гордиевскому, а офицеры КГБ на местах считали ее крайней и ненужной. Тем не менее, хотя она и не была озвучена, она подразумевала серьезную тревогу в некоторых кругах в Москве по поводу возможных чрезвычайных действий Америки.
Советский Союз, возможно, принял некоторые меры по повышению боеготовности вооруженных сил, хотя это и не боевая тревога. Есть признаки того, что в 1981 году, возможно, было принято решение о разработке в режиме ожидания планов быстрого экстренного перехода на систему управления военного времени с Верховным командованием (ВГК) и централизованным командным составом (Ставка), чего добивался маршал Николай Огарков, старший профессиональный военный и начальник Генерального штаба. и начальник
