Братья. Джон Фостер Даллес, Аллен Даллес и их тайная мировая война - Stephen Kinzer
Фостер так и не взял на себя ответственность за это фиаско, но Аллен упомянул о нем во время выступления после ужина в одном из клубов Уолл-стрит. Он признал, что Sullivan & Cromwell "позволила долгам накапливаться слишком быстро и слишком высоко и пошла на плохой моральный риск", но настаивал на том, что предоставила кредиторам "самую лучшую юридическую защиту", и что все должны понимать, что "нет никакой защиты от экономических условий, подобных тем, что были в последние несколько лет". В условиях разгорающейся войны в Европе, когда Sullivan & Cromwell представляла собой мощную силу, не терпящую отторжения, даже инвесторы, понесшие огромные убытки, не видели другого выхода, кроме как смириться с ними.
У Фостера были очевидные финансовые причины для сотрудничества с нацистским режимом, а идеологические - Гитлер был ярым антибольшевиком - были не менее вескими. В более поздние годы ученые задавались вопросом о его действиях в этом мире. Делал ли он это из желания защитить экономические привилегии или из антикоммунистического рвения? Лучшим ответом может быть то, что для него не было разницы. В его понимании защита транснационального бизнеса и борьба с большевизмом были одним и тем же.
С 1933 года все письма, написанные из немецких офисов компании Sullivan & Cromwell, заканчивались, как того требовали немецкие правила, приветствием "Хайль Гитлер! Фостера это не беспокоило. Он печатал статьи в журналах и газетах, утверждая, что "динамичные" страны мира - Германия, Италия и Япония - "чувствуют в себе подавляемый потенциал" и что полусекретный проект Гитлера по перевооружению просто свидетельствует о том, что "Германия односторонними действиями вернула себе свободу действий". Аллен считал совершенно иначе. Вернувшись из Берлина в 1935 г., он сообщил брату, что пришло время закрыть берлинский офис фирмы и ее филиал во Франкфурте.
Фостер был ошеломлен предложением брата покинуть Германию. Многие из его клиентов, имеющих там свои интересы, включая не только банки, но и такие корпорации, как Standard Oil и General Electric, хотели, чтобы Sullivan & Cromwell продолжала работать независимо от политической ситуации. Он согласился. По его мнению, если у еврейских клиентов фирмы в Германии возникнут трудности, то юристы фирмы смогут избежать неприятностей, просто держась от них подальше.
В течение многих лет Фостер работал в берлинском офисе компании Sullivan & Cromwell, занимая великолепный номер в отеле "Эспланада", украшенный золотыми орнаментами. Сочетание сентиментальности и политической слепоты не позволило ему отстраниться и задать себе более серьезные вопросы, которые могли бы пошатнуть его мировоззрение.
Это поставило Фостера в противоречие не только с Алленом, но и с их сестрой Элеонорой, которая побывала в нацистской Германии и была в ужасе от увиденного. Она просила Фостера изменить свое мнение, но он никогда не воспринимал ее всерьез и говорил, что она "накручивает себя" по пустякам. Он отверг осуждение репрессий в Германии президентом Рузвельтом как демагогию, направленную на "взвинчивание массовых эмоций". По воспоминаниям юриста-дипломата Джона Дж. Макклоя, большая часть его политической энергии в 1930-е годы была направлена на "рационализацию этого гитлеровского движения".
Летним днем 1935 года партнеры компании Sullivan & Cromwell собрались в конференц-зале на Уолл-стрит, чтобы решить вопрос о прекращении деятельности в нацистской Германии. Фостер начал встречу с пламенной речи, в которой предупредил, что прекращение деятельности будет стоить фирме больших денег и "нанесет большой ущерб нашему престижу". Аллен ответил, что его недавняя поездка убедила его в том, что оставаться в Германии невозможно.
"Там нельзя было заниматься юридической практикой", - говорит Аллен. "Люди приходили к тебе и спрашивали, как обойти закон, а не как уважать закон. Когда такое происходит, вы не можете быть полноценным юристом".
Остальные партнеры согласились. "Мне кажется, будет лучше, если мы вообще не будем представлять интересы немецких клиентов", - сказал Артур Дин, пожалуй, самый уважаемый из них. Наконец, Фостеру осталось задать вопрос: "Кто за то, чтобы закрыть наше представительство в Германии?". Все подняли руки.
"Тогда это решено", - сказал он. "Голосование единогласно".
По некоторым данным, после произнесения этих слов Фостер прослезился. Позже он изменил дату объявления на год назад, чтобы создать впечатление, что фирма закрыла свои немецкие офисы в 1934, а не в 1935 году. Однако он и Джанет продолжали посещать Германию по мере усиления власти нацистского режима, совершая поездки в 1936, 1937 и 1939 годах. По всей видимости, ничто из увиденного его не смущало. Он поддерживал нейтралистский комитет "Америка прежде всего" - фирма "Салливан и Кромвель" безвозмездно разработала устав этого комитета - и будоражил его членов речами, обличающими Черчилля, Рузвельта и других "поджигателей войны". Гитлер произвел на него впечатление "человека, который, несмотря на скромное происхождение и чужую национальность, добился беспрекословного лидерства в великой нации".
"Только истеричка допускает мысль, что Германия, Италия или Япония замышляют войну против нас", - заверил он бизнесменов в Экономическом клубе Нью-Йорка 22 марта 1939 года. Это произошло через год после присоединения Австрии к рейху и спустя неделю после захвата Чехословакии его войсками.
Даже вторжение нацистов в Польшу в конце того же года не изменило мнения Фостера. Через два месяца после этого он выступил с речью, в которой выразил сожаление по поводу объявления Великобританией войны Германии и заявил, что "ни в глубинных причинах войны, ни в ее долгосрочных целях нет никаких оснований для того, чтобы Соединенные Штаты стали ее участником". Это вызвало ожесточенные споры между братьями, которые часто происходили за ужином в уединенном местечке Фостера в Колд-Спринг-Харборе. Фостер опубликовал призыв к "изменению международного статус-кво", чтобы противостоять "мощным силам, эмоционально настроенным на преувеличенные и радикальные перемены". Аллен понял это как призыв принять подъем нацизма как способ борьбы с большевизмом, и был потрясен.
"Как ты можешь называть себя христианином и игнорировать то, что происходит в Германии?" - спрашивал он у своего брата. "Это ужасно".
По крайней мере, еще один старший партнер Sullivan & Cromwell, Юстас Селигман, был встревожен не меньше. В октябре 1939 г., через шесть недель после вторжения нацистов в Польшу, он предпринял неординарный шаг - направил Фостеру официальный меморандум, в котором дезавуировал
