Orwell - D.J.Taylor
Но были и другие причины для заметного темпа работы Оруэлла и его повышенного социального круга. Постепенно, но неумолимо он становился публичным человеком. Переводы "Фермы животных" продолжали появляться по всей Европе: Готовились украинская, голландская и норвежская версии. Издательство Secker & Warburg хотело создать единое издание его книг: Оруэлл выразил свое согласие при условии, что будут исключены "Дочь священника" (A Clergyman's Daughter) и "Храни аспидистру" (Keep the Aspidistra Flying), которые он считал халтурой, и "Лев и единорог" (The Lion and the Unicorn), чьи прогнозы просто не оправдались. Возникли трудности с Виктором Голланцем, который указал, что согласно их довоенному контракту у него есть опцион на два следующих романа Оруэлла, и потребовал тактичного обращения, пока в марте 1947 года соглашение не было окончательно отменено. Все это отнимало у него время и иногда действовало ему на нервы. В Лондоне, по мнению друзей, возникало ощущение, что он, кажется, трещит по краям, понимая, что, какой бы короткой ни была оставшаяся ему жизнь, в идеале она должна быть проведена на Юре. В то же время он по-прежнему стремился угодить, хотел участвовать в работе организаций, чьими ценностями он дорожил, и поддерживать отдельных друзей, которые, по его мнению, нуждались в помощи - см., например, письма, отправленные осенью 1946 года Хельмуту Клозе, перемещенному немецкому анархисту, чьими планами он интересовался, в какой-то момент дойдя до того, что предоставил список книг, которые дюссельдорфская фирма, с которой был связан Клозе, могла бы подумать об издании.
Между тем, домашняя жизнь на Кэнонбери-сквер не всегда протекала гладко. Есть намеки на то, что Оруэлл хотел бы, чтобы Сьюзен Уотсон вернулась к своим обязанностям, но Аврил оставался непреклонным. Конечно, он поддерживал связь со своей старой сотрудницей, послал подарок в больницу, где Сьюзан проходила, как оказалось, неудачную операцию по лечению хромоты, и пригласил ее на обед в квартиру, чтобы забрать чемодан, оставленный в Барнхилле. Встреча не увенчалась успехом. Ричард сразу же узнал ее и начал хихикать. Он тебя забыл", - заверила ее Аврил. Получила ли она посылку, которую он отправил в больницу, поинтересовался Оруэлл. Сказав, что ничего не пришло, он печально покачал головой: "Какая жалость. В ней были такие красивые вещи". Должно быть, был момент, когда Оруэлл и Сьюзен остались вдвоем, поскольку две главные части информации, которые она помнила, как он добровольно сообщил - признание, что он "очень болен", и просьба позаботиться о Ричарде, если он умрет, - вероятно, не были бы произнесены, если бы при этом присутствовала Аврил. Уязвленная черствостью Аврил, Сьюзен ушла обедать с миссис Харрисон. Больше они никогда не встречались.
У Ричарда, над чьей ничего не подозревающей головой велись эти сражения, были свои воспоминания о Кэнонбери-сквер: сунул палец в батарейку, от которой работал дверной звонок, и получил удар током; Оруэлл упрекнул его за игру со столярными инструментами; темнота холодных зимних дней, преувеличенная мрачной покраской квартиры и маломощными лампочками; и всегда высокая фигура отца, веселого за чайным столом, но чаще всего заторможенного в своем кабинете в облаке сигаретного дыма, когда нужно было уложиться в срок. Как всегда, одними из лучших журналистских работ Оруэлла зимой 1946-7 годов были материалы, написанные "на ходу", с использованием конкретной книги или новости, которая привлекла его внимание, как путь к чему-то более универсальному. Возьмем, к примеру, "Riding Down from Bangor", эссе из "Tribune" от конца ноября о переиздании книги Джона Хаббертона "Helen's Babies" (1876), любимой книги детства, которую критик средних лет назвал "одной из лучших в маленькой библиотеке американских книг, на которых воспитывались люди, родившиеся на рубеже веков".
Установив центральное место романа в своей собственной ранней жизни, Оруэлл затем переходит на более широкую культурную территорию, чтобы исследовать "ложную карту мира", которую создают в сознании читателя прочитанные в детстве книги, и свое собственное детское представление о трансатлантической жизни, сформированное литературой, прежде чем закончить воспеванием Америки девятнадцатого века, "богатой, пустой стране, которая лежала вне основного русла мировых событий и в которой кошмары-близнецы, преследующие почти каждого современного человека, - кошмар безработицы и кошмар государственного вмешательства - едва появились на свет". Социальные механизмы, укоренившиеся на восточном побережье Америки в годы, предшествовавшие Гражданской войне, возможно, и были основаны на свободном рынке, но это была "капиталистическая цивилизация в ее лучшем проявлении". И здесь, вы чувствуете, обнажается одно из фундаментальных противоречий в творчестве Оруэлла. Он хочет более равноправного общества, в котором основные человеческие потребности удовлетворяются по праву. В то же время он тоскует по "свободе", открытым пространствам и индивидуальной свободе, подозревая, что одним из последствий более равного, управляемого государством общества станет исчезновение этой свободы.
Несмотря на морозную погоду, он совершил новогоднюю поездку в Юру для зимней посадки. И снова логистика подвела его, и из-за опоздания автобуса ему пришлось провести две ночи в Глазго. Когда он прибыл в Барнхилл, дождь и сильный ветер начались с такой силой, что его чуть не сдуло с ног. Кролики пожрали большую часть огорода, но он успел посадить фруктовые деревья и розы, нарисовал карту планировки и составил список продуктов, которые понадобятся ему по возвращении весной. Он явно планировал долгосрочное будущее на Юре, устраиваясь на ночлег и осваиваясь с идеей жизни на гебридском острове: друзья отмечали, что, признавая необходимость периодических визитов в столицу, он, похоже, достиг того момента, когда, по словам Тоско Файвела, "лондонская жизнь, кроме писательской, стала для него неприемлемой". Он вернулся в Лондон к 9 января, чтобы успеть послушать адаптацию "Фермы животных" в рамках Третьей программы. Как он сообщил
