Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Никита Смагин
— Ну а что я могу поделать, друзья! Вы видели новые цены на бензин? Как тут не повышать цену. Они говорят: «Шестьдесят литров по льготной цене». Да я в месяц трачу четыреста-пятьсот литров, что мне эти шестьдесят! — возмущается по дороге таксист.
Доехали до Шахина, включили «Би-би-си», но толку мало. Иран отрезан от интернета, новостям взяться неоткуда. На благо людей
Первые системные проявления социальной политики в Иране приходятся на годы ирано-иракской войны (1980–1988 годы). Изнурительный конфликт требовал перестройки экономики на военные рельсы, и прежние рыночные механизмы распределения продуктов не работали. Чтобы избежать голода, власти впервые прибегли к массовым субсидиям на продукты питания: цены находились под контролем государства, а товары выдавали населению в соответствии со строгими нормами. Фактически речь шла о продовольственных карточках, по которым каждому отпускали только определенное количество продуктов. Затем война закончилась, необходимость в нормировании исчезла, но субсидии остались. Теперь иранцы могли получать сколько угодно бензина или электричества по низким ценам.
В те годы проявилась и другая черта новых властей. Исламская республика стремилась не уничтожить институты, существовавшие при шахе, а, скорее, скорректировать их работу и дополнять новыми. Исламисты не стали расформировывать армию (хотя определенные чистки провели), зато основали в дополнение к армейским частям Корпус стражей исламской революции (КСИР), имеющий примерно такую же численность. В схожей логике решили вопросы с законами: при шахе в основе законодательства лежала французская правовая система, отказываться от нее не стали, но внесли множество дополнений, интегрировавших в законодательство обязательные для всех исламские нормы. То же самое можно было наблюдать и в социальной политике. Прежние организации и институты социальной помощи, действовавшие при шахе, ликвидированы не были, но появились новые организации, нацеленные на работу с теми слоями населения, которым прошлый режим не уделял достаточно внимания. Примечательно, что Фонд Пехлеви, которому принадлежали значительные активы шаха и его семьи, переименовали в Фонд угнетенных («Боньяд-е мостазафан»). Он стал вотчиной КСИР, превратившись в самый крупный и влиятельный из иранских фондов.
В экономическом плане успехи Исламской республики в первые десятилетия были более чем скромны. Санкции и международная изоляция нарушили привычные маршруты экспорта углеводородов, затяжная война с Ираком разрушила экономику, да и методы новых властей далеко не всегда давали положительные результаты. На дореволюционный уровень экономических показателей страна вышла только к началу 2000-х. Впрочем, сам основатель Исламской республики Хомейни признавался, что экономическое развитие не было для Ирана главным приоритетом. «Народ совершил революцию ради ислама, а не для того, чтоб есть больше дынь», — известная цитата, которую приписывают первому рахбару.
На контрасте с экономикой социальная политика показала совсем недурные результаты. Исламисты открыли путь для простых людей к образованию и медицине. Быстро снижалась младенческая смертность. Уже к началу 1990-х Иран вышел по этому показателю на уровень развитых стран, ощутимо опережая средние цифры по Ближнему Востоку — и это на фоне войны и экономического кризиса! Живут иранцы тоже дольше, чем их соседи по региону: к началу 2010-х Иран, оставаясь развивающейся страной, сравнялся по продолжительности жизни с европейскими государствами. Действия властей этому способствовали: в 1995 году был принят закон о всеобщем медицинском обслуживании, который предложил полисы медицинского страхования всем жителям страны. Впервые жители даже глухих сел и деревень получили доступ к базовым врачебным услугам.
Прогресс по сравнению с временами шаха был виден и в образовании. Если в 1970-х в школах Ирана училось около 5 миллионов человек, то к началу 2000-х число школьников достигло почти 20 миллионов[21]. Поступить в вузы стало значительно легче. Немало Исламская республика сделала и для эмансипации женщин. До 1979 года уровень грамотности среди девушек 15–24 лет в стране составлял 42% и был значительно ниже, чем в Турции (68%). Однако к середине 2000-х этот показатель в Иране уже достиг почти 97%, на 3% больше, чем у турецкого соседа. Также женщины массово пошли в университеты, их доля среди студентов превысила 50%[22].
Впервые в истории Ирана безработным стали регулярно выплачивать пособие. В систему социального обеспечения вовлекались самозанятые. Наконец, система субсидий и помощи уязвленным слоям в сочетании с экономической нормализацией 1990-х и 2000-х смогли переломить ситуацию с бедностью. Этот показатель резко ухудшился в годы войны и оставался на уровне 30% вплоть до 1995–1996 годов. Однако затем число бедных начинает сокращаться, упав до всего 5% в 2011–2013 годах [23].
Модель социального государства не только работала, но и частично перекрывала неудачи на экономическом фронте. Уровень жизни людей медленно, но верно рос за счет снижения неравенства, улучшения стандартов жизни и новых механизмов социальной мобильности.
22 ноября 2019 года
Интернет возвращался постепенно. Уже на второй день после отключения власти врубили «национальный интернет», похожий на причудливую локальную сеть: базовые местные сервисы (банкоматы, приложения такси и покупки билетов, интернет-магазины) работали, но мир за пределами Ирана было наглухо закрыт. Социальные сети, мессенджеры и сервисы электронной почты остались за стеной, прорваться через которую было невозможно.
В центре и на севере Тегерана, где я регулярно бывал, ситуация выглядела спокойной — пожалуй, даже слишком. Люди стремились реже и аккуратнее выходить на улицу. На этом фоне еще больше бросались в глаза толпы полиции в общественных местах и спецтехника для разгона демонстрантов.
В основном люди вокруг меня получали информацию о протестах из вещающих через спутник из-за рубежа телеканалов, вроде персидской службы «Би-би-си» и Iran International. В объективности последнего у меня были большие сомнения, тем более что он, судя по многочисленным утечкам в иностранных СМИ, вещал на деньги Саудовской Аравии — а у этого государства отношения с Ираном, мягко говоря, сложные. Однако в отсутствие внятных альтернатив этот телеканал набирал все большую популярность. Из сводок иностранных голосов складывалось ощущение, что люди повсюду протестуют, поджигают заправки и банки, а в ответ в них стреляют. Впрочем, частично эту информацию подтверждали и власти. Шли заявления, что протестующие жгут частную и государственную собственность, да и вообще мешают людям жить.
Сам я лишь однажды в эти дни видел сожженную заправку — на востоке Тегерана. Впрочем, число погибших, объявленное спустя пару месяцев, прозвучало грозно — даже по официальным данным от 200 до 225 человек, а оппозиционные источники утверждали, что жертвами могли стать до 1500 жителей страны[24]. Очевидно, местами речь шла о настоящих уличных боях. При этом участвовали в них в основном бедняки, в то время как
