The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel
Загородное проживание все более широких слоев среднего класса предполагало более высокие доходы, более удобное транспортное сообщение, большее количество свободного времени для путешествий и большее предложение коммерческого жилья. Разумеется, раннюю субурбанизацию нельзя рассматривать изолированно, она была тесно связана с другим процессом в викторианском городе - ростом и падением трущоб. Индустриализация, проводимая средним классом, привела к увеличению плотности низкосортного жилья во внутренних городах, в результате чего средний класс покинул беспросветную нищету и перебрался в пригороды. Но при этом он продолжал получать доход от трущоб - либо в виде арендной платы, либо от продажи земли, на которой они были построены. Таким образом, "трущобы" и субурбанизация предстают как два аспекта одного и того же капиталистического процесса, который долгое время протекал в условиях политически нерегулируемого рынка. Только в 1880 году в Европе распространилось мнение, что свободный рынок жилья может не обеспечивать минимальных стандартов для всех, и только после Первой мировой войны в ряде стран, например в Великобритании, начала действовать эффективная государственная жилищная политика.
Эта постепенная политизация жилищного вопроса предполагала, что он действительно определяется как проблема. До тех пор, пока политики считали крайнюю бедность и трущобы "нормальными" или даже, в моральном смысле, возникшими по вине тех, кто от них страдает, казалось, что необходимости в действиях не было - как будто было очевидно, что трущобы - это только первый шаг на пути интеграции иммигрантов в городское общество. В США трущобы в порядке исключения возникали в центрах городов с высокой плотностью населения (то есть в многоэтажных домах, чаще всего в Нью-Йорке и Цинциннати), где состав населения был более этнически смешанным, и все чаще воспринимались как бездна страданий и девиантного поведения. В этих условиях пределы ассимиляции иммигрантов из низших слоев населения широко обсуждались на рубеже веков. Постоянным предупреждением служили трущобы в некоторых европейских городах - например, в Глазго, Ливерпуле, Дублине, Лиссабоне, двенадцатом и тринадцатом округах Парижа. В Великобритании трущобы боялись и ненавидели скорее как рассадник физических и моральных болезней, как назойливое напоминание о пределах современности и не в последнюю очередь как непродуктивное использование ценных земель.
Представители среднего класса редко возвращались в расчищенные трущобы, которые обычно становились торговыми районами. Но бегство в просторные и здоровые зеленые пояса и кварталы вилл не всегда было правилом в Европе и даже в США. Буржуазия Парижа, Будапешта или Вены продолжала жить в больших городских домах с роскошными приемными и довольно скромными частными квартирами; в 1890 году центры этих городов были, соответственно, вдвое плотнее заселены, чем внутренний Лондон. Там тоже наблюдалась тенденция ухода из центра в пригороды, но она никогда не достигала таких масштабов и скорости, как в Лондоне. В этом отношении Нью-Йорк стал исключением из характерной американской закономерности. В период с 1860-х по 1880-е годы городское жилье представителей высших слоев среднего класса - до этого в основном узкие многоэтажки, приподнятые над уровнем улицы, - становилось все более объемным; это происходило за счет частных садов, в условиях роста цен на землю. В итоге все жители Нью-Йорка, кроме сверхбогатых, практически не имели в своем распоряжении частной земли. Альтернативой переезду из центра стала мода на "французские квартиры", возникшая в 1880-х годах. С распространением гидравлических и электрических лифтов стало возможным продавать на рынке высотные элитные квартиры в глубине города. Тот, кому не по душе была дорогая вилла, с начала века мог поселиться в квартире в центре Манхэттена, оснащенной телефоном, пневматической почтой, горячей и холодной водой, в здании с бассейном и прачечной в подвале
Почему большинству городов Северной Америки и Австралии XIX века удалось избежать появления трущоб? Почему отдельно стоящий дом на одну семью стал ядром субурбанизации, доступным для значительной части населения, включая квалифицированных рабочих? Почему не сложились условия, как в Париже при Луи Филиппе ("буржуазном монархе"), где от четверти до пятой части рабочих жили в обветшалых гостиницах "bed and breakfast": пятиэтажных домах с сырыми комнатами с низким потолком, часто без камина и обоев и с самым необходимым набором мебели? Иными словами, почему в неоевропах жилищная структура в целом развивалась совсем не так, как в Старом Свете?
Это, пожалуй, самый интересный вопрос городской истории XIX века. Объяснение с точки зрения большего предложения земли, хотя и убедительное на первый взгляд, неадекватно; ответ, по-видимому, кроется в другом. Пространственная урбанизация значительно дороже более компактных форм, поскольку требует больших инвестиций в инфраструктуру: более длинные линии пригородных поездов с большим количеством остановок, более протяженные канализационные сети и т.д. Для того чтобы дисперсное жилье стало возможным на практике, необходимо сочетание трех факторов: (1) новые и более дешевые технологии строительства (сборные конструкции), (2) механизированный транспорт в виде электрических трамваев и пригородных поездов с паровым двигателем, (3) высокий средний уровень и достаточно равномерное распределение доходов. Это сочетание элементов, идеально реализованное в таком городе, как Мельбурн, отсутствовало в европейских странах в то время, когда каждая из них начала интенсивную урбанизацию. Поэтому "англосаксонское" или "американское" культурное предпочтение односемейных домов нельзя рассматривать как независимую переменную; оно также должно было быть осуществимым предложением.
Новые города Австралии и американского Среднего Запада, возможно, выглядели скучно и даже уродливо по эстетическим меркам европейского градостроительства, но они сделали мечту мелкого буржуа о защищенном частном владении, о полноценной семейной жизни в собственном доме доступной широким слоям трудящегося населения. С начала XIX века серийное капиталистическое производство позволяет создавать стандартизированное жилье самых разных типов - от небольших кирпичных террас, часто стоящих спина к спине, характерных для английских городов, до многоквартирных домов Глазго, Парижа или Берлина. Девять десятых жилья в викторианском Лондоне строилось не по необходимости, а как и сегодня - по "спекулятивным" проектам в расчете на будущий спрос. Но способ производства еще не гарантировал качества продукции. Только демократизация пригородов в Новом Свете решила проблему перенаселенных жилых кварталов. Но при этом он завещал ХХ веку проблему опустевших внутренних городов.
Технически развитый пригород 1910 года и сегодня кажется нам близким: мы, не задумываясь, называем его "современным". По сравнению с ним пешеходный город начала XIX в. был прямо-таки средневековым: место, где казни все еще были одним из любимых развлечений населения (в 1816-1820 гг. в Лондоне было публично повешено
