У меня к вам несколько вопросов - Ребекка Маккай
Кроме того, она была «новым мясом» для мальчиков, и даже будь она вполовину не такой хорошенькой, она бы все равно вызвала их интерес одной своей новизной. Я знаю, что для натуралов в таком возрасте важна не столько сама девушка, сколько свой статус в связи с ней. Вроде футбола, в который играют не от любви к мячу. Так и вышло, что едва Талию объявили объектом всеобщего интереса, она стала тем самым мячом.
По туалетам общаги для мальчиков стала переходить специальная бинго-карточка Талии — листок, на котором они могли ставить инициалы в клеточки со словами: «трогал верхнюю одежду», «под одеждой выше талии» (эта формулировка приводила в восторг Джеффа Ричлера), «позвал на свидание» или «трахнул». Джефф говорил, что инициалы, насколько он видел, оставили лишь пять ребят, заявлявшие, что уже пригласили ее (в сентябре!) на выпускной бал. Но я видела, что происходит: мальчики подбегали к Талии и трогали ее за плечо, чтобы оставить подпись в клеточке «верхняя одежда». Талия смеялась так уверенно, словно была хозяйкой положения, смеялась так красиво и заразительно, что любому свидетелю было ясно, что эти мальчики ее «друзья», неважно, случалось ли ей перекинуться с ними хоть парой слов. Она смеялась так, словно знала их многие годы. Смеялась, как бы говоря: «Ой, Марко, ты в своем репертуаре», когда… знала ли она вообще, что это Марко Вашингтон подбегал к ней, чтобы погладить по волосам?
Возможно, вы не помните Марко. Не поручусь, что он записывался на ваш оперный семинар. Помните Крошку Уолкотта, Дориана Каллера и Майка Стайлза? Не переживайте. Для меня они были краеугольными душами моего отрочества, а для вас — мимолетными лицами. Вы с тех пор каждый год собирали новый урожай. Но Талия значила для вас достаточно, чтобы вы (я в этом уверена) запомнили ребят, крутившихся вокруг нее — Робби Серено, Рэйчел и Бет — словно естественные спутники.
На экране на Бастера Китона упала стена дома, но он оказался в оконном проеме — ошеломленный, невредимый.
А вот сплетни, если вы их не слышали: якобы она была помолвлена с мальчиком у себя дома, и родители отправили ее сюда, чтобы разлучить их. Якобы она сделала аборт, и это выяснилось в ее прежней школе. Якобы она была анорексичкой, и ее родители устали следить за ней, так что отправили сюда, где ей прописали ежедневные взвешивания под присмотром медсестры. Якобы ей сделали пластику носа, и она хотела начать жизнь заново там, где никто не знал ее прежнего лица.
Нетрудно догадаться, откуда брались эти сплетни: девушки сердились, что их парни и объекты воздыхания ходили хвостом за Талией в ту первую неделю, пуская слюни на ее локоны знойным августом. Она играла в теннис, и внезапно теннисная тренировка стала собирать зрителей.
Мы не сразу стали соседками по комнате. Моя соседка в девятом и десятом классе, тихая девочка по имени Алмаз, бросила школу перед самым началом учебного года. Новая соседка, которую поселили со мной, Джи-Хён, провела предсезонку, свернувшись калачиком в постели с менструальными спазмами, которые оказались симптомом аппендицита. Из медпункта ее перевели в больницу, а через неделю после операции я вернулась с учебы и увидела, что ее вещи собраны: она улетела домой в Сеул. Что касается Талии, она никогда не ладила со своей первой соседкой, угрюмой девочкой из Украины. Однажды в конце сентября, после того как Талия несколько дней не могла найти своего лилового лифчика, она увидела край лиловой бретельки под одеждой Христины. Через несколько часов все уже знали об этом, и мы все считали, что Христину исключат (воровка лифчика!), но школьный дисциплинарный совет проявил к ней снисхождение — в конце концов, может, у них в Одессе не было такого модного белья. Однако Талия потребовала переселения в другую комнату, и после того как я прожила три недели одна, у меня снова появилась соседка.
Я не питала иллюзий насчет того, что мы с Талией подружимся — она уже вознеслась в социальную стратосферу, — но втайне я радовалась, что другая половина комнаты снова будет занята, несмотря на мимолетную и небывалую удачу пожить одной на третьем курсе. Полупустая комната казалась стерильно-жутковатой.
Талия принесла всевозможный декор — гирлянду беленьких лампочек, алоэ в горшке, нежно-зеленое ворсистое кресло-мешок — и была достаточно дружелюбна, перешучиваясь со мной, пока сваливала на свою кровать одежду и книжки, которые носила по коридору охапками. Когда она узнала, что я из Индианы, она спросила, как там, и я сказала, как в аду, только скучно.
«Не волнуйся, — сказала я, — у нас хотя бы есть свои лифчики».
Она рассмеялась на это.
Довольно скоро возникли ее подруги, настоящие подруги, и стали помогать ей с переездом. Бет Доэрти и Рэйчел Поупа вставали на ее кровать, чтобы дотянуться до длинной высокой полки, на которую я составила книги, заготовленные для следующего семестра. Но у Талии были свитера. Стопки свитеров: Фэр-Айл, меринос и кашемир. Они выстроились на ее полке, точно разноцветные наполнители в магазине мороженого. Я насчитала по пять свитеров в стопке, всего шесть стопок. Она привезла в школу тридцать свитеров. Я испытала острое сочувствие к Христине, должно быть, посчитавшей, что Талия спокойно обойдется без лилового лифчика.
Талия скакала по комнате, наводя красоту, в шортах и майке, собрав волосы в хвост, чего никогда не делала в классе. Она поставила Джанет Джексон, щебеча с подругами, и вскоре они обо мне забыли. Явилась Пуджа Шарма с маффинами, купленными в городе, и они четверо съели их, откусывая по кусочку и сокрушаясь о калориях. Сперва я сидела на своей кровати с тетрадкой на коленях, а потом решила для надежности надеть наушники, чтобы никто не подумал, что я на что-то рассчитываю. Я не замыкалась в своей раковине — я училась.
Я всегда умела создать впечатление самодостаточности.
Но я всё о себе, а собиралась рассказывать о Талии. И вот что я хотела сказать: в числе сплетен про нее была и такая, что она оставила прежнюю школу после того, как открылось, что она спит с учителем математики. И что с ним-то она и была помолвлена. А стало быть, все сплетни сходились: она от него забеременела, он оплатил ей аборт, оставил жену ради нее, помог ей справиться с пищевым расстройством. Я была готова поверить во что-то из этого, но с ходу отвергла такую всеобъемлющую сплетню, исходившую, как и большинство других, от Донны Голдбек, нашей главной клеветуньи, то есть крайне ненадежного источника.
Когда же я сидела в полутемной комнате на уроке киноведения, меня стали одолевать воспоминания. Мы так легко распространяли грязные пересуды, совсем не думая о последствиях. Возможно, потому, что считали себя взрослыми. Если Талия спала с учителем, это было ее дело. Это могло впечатлять нас или будоражить, но не тревожить.
Тем временем на экране тонкое облако пересекло луну, и опасная бритва в мужской руке рассекла женский
