Political tribes - Эми Чуа
Наша военная политика увеличила богатство и власть уже ненавидимых хоа. Америка потратила больше ста миллиардов долларов на войну и в той мере, в какой деньги доходили до местного населения, они в непропорциональных количествах попадали в карманы этнических китайцев. Американцам требовалось огромное количество товаров и услуг, и китайцы были в наилучшем положении, чтобы поставлять им товары и оказывать услуги. Китайцы «контролировали более 60% от общего объёма товаров, ввозимых в Южный Вьетнам как американская помощь». Многие китайцы сделали себе на этом состояние. Из прямых и косвенных южновьетнамских импортёров в 1971 году 84% были китайцами. Вдобавок процветающий чёрный рынок контролировался почти исключительно китайцами, которые обеспечивали американских солдат «золотыми часами, драгоценностями, машинами, мехами, марихуаной, опиумом, героином» и проститутками. (В 1966 году в тёлонском квартале красных фонарей насчитывалось более тридцати тысяч проституток из числа «военных сирот», и каждый четвёртый американский солдат страдал от венерических заболеваний).
Не американские доллары сами по себе обогащали вьетнамских китайцев; это делал капитализм сам по себе. К 1972 году местные китайцы в финансовом секторе владели 28 банками из 32 (хотя номинальными владельцами многих этих банков были вьетнамцы). Более того, с экономической властью приходит способность покупать политическое влияние и китайцы в Сайгоне были печально известным тем, что обхаживали и подкупали южновьетнамских военных и политиков. «Слизь разложения проникла в каждую пору» Южного Вьетнама в годы войны.
Китайцы не только наживались на американской интервенции; они, казалось, беспощадно-равнодушными к страданиям вьетнамцев вокруг них. В один момент китайские рисовые магнаты намеренно создали дефицит риса, чтобы вздуть цены, что дополнило голод и недоедание, вызванные войной. Они накапливали рис и даже пытались выбрасывать его в реки, чтобы избежать его обнаружения правительством. Хуже того, китайцы с помощью взяток уклонялись от призыва. Должность шефа полиции в Тёлоне быстро стала одной из самых доходных в стране; в конечном счёте больше ста тысяч китайцев в Тёлоне уклонялись от призыва. По сути, проамериканский режим Южного Вьетнама просил южных вьетнамцев сражаться и умирать – и убивать своих северных родичей – чтобы китайцы богатели.
Мы полностью упустили этническое измерение конфликта. Большинство американских солдат, бывших во Вьетнаме, не могло рассказать о разнице между китайцами и вьетнамцами; они могли даже не знать, что между ними вообще есть разница. Все азиаты были «динками и гуками, слантами и слопами». Как сказал один американец, бывший во Вьетнаме: «…Мы даже не думали, что они люди – говорили, что «Гуки не истекают кровью, гуки не чувствуют боли, они не знают верности или любви».
С точки зрения Вашингтона мы боролись со злом коммунизма, жертвуя американскими солдатами ради свободы Вьетнама. Но с вьетнамской точки зрения то, что Америка предлагала им «свободу», было абсурдом. Опыт американской интервенции заключался для вьетнамцев в уничтожении их образа жизни. Американская огневая мощь уничтожила дома более чем 2 миллионов вьетнамцев, большинство из которых было вынуждено бежать в города, бросив могилы предков. Вдобавок им пришлось сносить беспорядочные бомбардировки, напалам и смерти гражданского населения. В Южном Вьетнаме погибло ужасающее количество гражданских, более 1 миллиона, преимущественно от американского «дружественного огня».
И ради чего? Предложенная вьетнамцам Америкой групповая идентичность заключалась в гражданстве марионеточного государства – предельное оскорбление в стране, в которое многие вьетнамские солдаты носили с собой амулеты, посвящённые сёстрам Чынг, символизирующих сопротивление иностранным захватчикам, несмотря на потери. Генри Киссинджер понял это уже в 1969 году, когда он предупреждал, что «…к сожалению, у нашей военной мощи нет политического результата; мы пока что неспособны создать такую структуру, которая выдержит военные удары Севера после вывода наших войск». Как в 1978 году писал Гюнтер Леви «В итоге южновьетнамский солдат не чувствовал, что является частью политической общности, достойной высшей жертвы; он не видел причин умирать» ради проамериканского режима.
В материальном отношении за исключением крошечного верхнего слоя вьетнамский народ не получил благ от Америки; наоборот, он потерял свои дома и своих сыновей, а единственные людьми, которые, как они видели, наживаются на войне, были ненавистные китайцы и продажные политиканы. По мере продолжения войны всё больше и больше южных вьетнамцев перебегало на сторону противника, что приводило в замешательство творцов американской внешней политики; они не могли понять, почему вьетнамцы ненавидят нас так сильно и почему они не хотят «свободы». Если бы мы понимали тогда историю Вьетнама и его этническую реальность, мы не были бы настолько озадачены.
С точки зрения племенной политики почти каждый шаг, который мы делали во Вьетнаме, гарантированно настраивал вьетнамцев против нас. Правительства, которые мы поддерживали, политики, которые мы продвигали, деньги, которые мы тратили, и способы, которые мы использовали, привели к тому, что вьетнамцы ненавидели нас, ненавидели капитализм и это только усиливало популярность и положение Хо Ши Мина.
Последствия: этническая чистка
Последние американские войска покинули Сайгон в 1973 году и после этого американцы пытались забыть Вьетнам. Но после этого этнонациональный аспект войны стал кристально ясен.
В сентябре 1975 года новое социалистическое правительство начало антикапиталистическую кампанию под кодовым названием «Х1». Китайские бизнесы громили или закрывали, 250 богатых китайцев было арестовано. Многие китайские магнаты бежали из страны; ряд совершил самоубийство. Китайские школы и газеты на китайском языке были закрыты, китайские госпитали были забраны государством. Хотя богатые вьетнамцы тоже были целью этой кампании, больше всего пострадали хоа; 70% официально осуждённых в ходе кампании против «компрадорской буржуазии» были этническими китайцами. Утверждается, что китайцы в южном Вьетнаме потеряли собственность на 2 миллиарда долларов после её национализации в конце 1970-х годов – потрясающая сумма, учитывая полную нищету Вьетнама тогда.
Антикитайские чувства усиливались по мере ухудшения отношений между Китаем и Вьетнамом. В 1977 году «кампания против этнических китайцев сделала шаг вперёд и стала общенациональной». На юге китайцев били, их дома и собственность конфисковывались. На севере была устроена слежка за всеми работающими китайцами, им было запрещено говорить по-китайски – даже несмотря на то, что относительно немногочисленные китайцы, оставшиеся на севере, были не богатыми капиталистами, а рыбаками, ремесленниками, лесниками и трудящимися. В провинциях, граничащих с Китаем, Ханой начал «чистку пограничных районов», депортируя оттуда китайцев, официально по соображениям государственной безопасности.
Но реальная политика этнических чисток началась в рамках кампании «Х2», второй антикапиталистической кампании, начатой в начале 1978 года. 23 марта 1978 года парамилитарные силы окружили Тёлон – китайский квартал Сайгона – и разграбили каждый
