The Founding of Modern States New Edition - Richard Franklin Bensel
Пытаясь снять опасения, что духовенство намерено взять власть в свои руки, Хомейни провел различие между рутинной, технической политикой правительства и той, которая затрагивает ислам как духовную общину.
Есть некоторые вопросы, которые относятся к сфере исполнительной власти, например, градостроительство и регулирование дорожного движения. Они не относятся к [Священному] праву, и ниже достоинства ислама заниматься ими; они не относятся к основным законам. В исламе нет места для учреждения основных законов, и если будет учреждено собрание, то это будет не законодательное собрание в этом смысле, а собрание для надзора за правительством. Оно будет обсуждать [и определять] исполнительные вопросы, о которых я говорил, а не основные законы [которые уже установлены исламом].
В данном случае Хомейни выступал в разгар революционного кризиса, когда он пытался собрать разношерстную коалицию, которая заставила бы правительство разрешить ему вернуться в Иран.
Амузегар описывает революционную стратегию Хомейни как "четырехкомпонентную": (1) демонизация шаха как враждебного исламу и морально связанного с американскими и израильскими интересами; (2) возбуждение религиозных и коммунитарных настроений в армии, чтобы войска в конечном счете стали незаменимой опорой шахского режима; (3) мобилизация верующих на забастовки и бойкот государственных учреждений с целью парализовать работу правительства; (4) маскировка планов создания исламского правительства за банальной риторикой, подчеркивающей смирение и демократическую этику уламы. Эта стратегия оказалась успешной, поскольку с самого начала революционного кризиса Хомейни и другие лидеры фундаментализма были признаны наиболее неэквивалентными и радикальными противниками шахского режима.
К 1978 г. Хомейни создал подземную империю, опирающуюся на сеть мечетей в Иране, на подготовленных им священнослужителей, которые теперь проповедовали во многих из этих мечетей, на его последователей, которых эти священнослужители могли мобилизовать, и на религиозные налоги, которые эти последователи платили в его религиозные учреждения и операции. Используя эту личную империю, Хомейни мог общаться с большей частью иранского населения, не подвергаясь контролю со стороны ни шахского режима, ни тех членов революционной коалиции, которые впоследствии стали его политическими конкурентами.
Когда в январе 1978 г. разразился революционный кризис, наиболее яркими и заметными лидерами стали либеральные демократы, чьи требования нашли отклик у образованного среднего класса в крупных городских центрах, прежде всего в Тегеране. Еще до начала уличных демонстраций интеллигенция проявляла политическую активность, организуя кампании по сбору открытых писем и проводя публичные поэтические чтения, в которых реформаторская тематика занимала видное место. Хотя эта деятельность не рассматривалась режимом как угрожающая, она позволила утвердить либеральных демократов в качестве наиболее известных лидеров реформаторского движения внутри Ирана. Хомейни, напомним, все еще находился в изгнании. В какой-то мере известность либеральной интеллигенции сыграла на руку Хомейни, поскольку он хорошо "понимал игру цифр". Хотя иранский средний класс занимал видное место в экономике и доминировал в интеллектуальных и политических дискуссиях, он был гораздо меньше, чем низшие слои среднего класса". И именно относительное молчание низших слоев среднего класса заставило либеральных демократов думать, что именно они приведут движение за реформы к победе.
Ничто так не подчеркивало это заблуждение, как кульминационные уличные демонстрации в Тегеране 10-11 декабря 1978 года. 10 декабря модернист аятолла Талекани и лидер либерально-демократического Национального фронта Карим Санджаби прошли во главе почти миллионной колонны демонстрантов, которая за шесть часов прошла через центр Тегерана. На следующий день они вновь возглавили демонстрацию, но на этот раз число участников удвоилось и составило почти два миллиона человек. В обоих случаях Талекани и Санджаби убедительно возглавляли демонстрацию, состоящую в основном из сторонников Хомейни. Эти же демонстранты, следовавшие за Талекани и Санджаби по улицам Тегерана, впоследствии позволили Хомейни отвергнуть видение Талекани и Санджаби постшахского государства. Хотя они оседлали тигра, который, как они считали, был их собственного изготовления, он был создан Хомейни, и он им командовал.
Массовые демонстрации в Тегеране в декабре означали конец шахского режима. В конце месяца он назначил Шапура Бахтияра премьер-министром переходного правительства, а через две недели после этого королевская семья уехала из Ирана в Египет. 1 февраля Хомейни вернулся в Иран. Через десять дней правительство Бахтияра было заменено правительством, назначенным Хомейни. Революция была завершена, но ее основание было еще впереди.
С точки зрения Хомейни, было три события, которые в совокупности составили основание Исламской Республики Иран. Каждое из них, взятое в отдельности, Хомейни мог бы счесть достаточным для того, чтобы формально соединить суверенитет, волю народа и трансцендентную цель в рамках нового государства. Однако факты на местах в конечном итоге вынудили Хомейни создать свою республику достаточно традиционным способом. Первым событием, которое могло бы послужить основанием для создания нового государства, стали массовые демонстрации, свергнувшие шаха. Здесь Хомейни мог бы сослаться на огромный митинг в Тегеране 11 декабря 1978 г., где около двух миллионов человек одобрили "хартию из семнадцати пунктов", требовавшую отмены монархии, признания Хомейни лидером и создания исламского правительства.66 Мишель Фуко, находившийся в это время в Тегеране, расценил это выступление как очень редкое, но тем не менее безошибочное проявление народной воли в "реальном мире".
К числу особенностей этого революционного события можно отнести то, что в нем проявилась - а это было свойственно немногим народам в истории - абсолютно коллективная воля. Коллективная воля - это политический миф, с помощью которого юристы и политические философы пытаются анализировать или оправдывать институты и т.д. Это теоретический инструмент: никто никогда не видел "коллективной воли", и лично я думал, что коллективная воля - это как Бог, как душа, то, с чем человек никогда не столкнется. Не знаю, согласны ли вы со мной, но мы встретили в Тегеране и во всем Иране коллективную волю народа. Что ж, надо отдать должное, такое случается не каждый день.
Однако Фуко также отмечал, что "у этой коллективной воли был один объект, одна цель и только одна - уход шаха". С этой точки зрения массовые демонстрации, происходившие до свержения шаха, были слишком тесно связаны с революцией, чтобы представлять собой основание.
Внутри революционной коалиции существовали кардинально разные трактовки того, какое государство демонстранты хотели получить на смену шаху, и каждая из этих трактовок, можно
