Век Наполеона. История европейской цивилизации от 1789 г. до 1815 г. - Уильям Джеймс Дюрант
Очевидно, он мог быть жестким, когда этого требовала политика, и снисходительным, когда политика позволяла; политика должна была стоять на первом месте. Он отправил в тюрьму множество людей, и все же есть сотни примеров его доброты, как, например, в томах Фредерика Массона. Он принял меры по улучшению условий в брюссельских тюрьмах, но условия во французских тюрьмах в 1814 году были недостойны общей эффективности его правления. Он видел тысячи людей, погибших на поле боя, и отправлялся на другие сражения; однако мы слышим, как он часто останавливался, чтобы утешить или облегчить состояние раненого солдата. Вери Констан "видел, как он плакал во время завтрака после того, как пришел от постели маршала Ланна".64 смертельно раненного при Эсслинге в 1809 году.
Его щедрость и готовность прощать не вызывают сомнений. Он неоднократно - и даже слишком часто - прощал Бернадота и Буррьена. Когда Карно и Шенье, после многих лет противостояния Наполеону, обратились к нему с просьбой облегчить их бедность, он немедленно прислал помощь. На острове Святой Елены он придумывал оправдания для тех, кто дезертировал от него в 1813 или 181 г.5 Только англичане вызвали у него стойкую неприязнь своей продолжительной враждой; он не видел в Питте ничего, кроме наемнической твердости, был весьма несправедлив к сэру Хадсону Лоу и не находил возможным ценить Веллингтона.65 В его самооценке была немалая справедливость: "В душе я считаю себя хорошим человеком".66 Нам говорят, что ни один человек не является героем для своего камердинера; но Вери Констан, камердинер Наполеона на протяжении четырнадцати лет, записал свои воспоминания в многочисленных томах, "задыхающихся от обожания".67
Люди, воспитанные на элегантных манерах Старого режима, не могли вынести грубой прямоты наполеоновского стиля движений и обращений. Он забавлял таких людей неловкостью своей осанки и грубостью речи. Он не знал, как расположить к себе других, и, казалось, его это не волновало; он слишком стремился к сути, чтобы беспокоиться о форме. "Мне не нравится эта расплывчатая и нивелирующая фраза les convenances [приличия]. ... Это прием глупцов, чтобы возвысить себя до уровня людей умных. ... "Хороший вкус" - это еще одно из тех классических выражений, которые для меня ничего не значат. ... То, что называется "стилем", хорошим или плохим, меня не касается. Меня волнует только сила мысли".68 Втайне, однако, он восхищался легкой грацией и спокойной учтивостью джентльмена; он жаждал заслужить одобрение аристократов, которые высмеивали его в салонах Фобур-Сен-Жермен. По-своему он мог быть "очаровательным, когда хотел".69
Его низкое мнение о женщинах, возможно, объясняется тем, что он торопился и не обращал внимания на их чувствительность. Так, он заметил мадам Шарпантье: "Как плохо вы выглядите в этом красном платье!"70-и возбудил вражду мадам де Сталь, ранжируя женщин по степени их плодовитости. Некоторые женщины упрекали его в грубости с женской тонкостью. Когда он воскликнул, обращаясь к мадам де Шеврез: "Дорогая, какие у вас рыжие волосы!", она ответила: "Может быть, и так, сир, но впервые мужчина говорит мне об этом".71 Когда он сказал одной знаменитой красавице: "Мадам, мне не нравится, когда женщины лезут в политику", она ответила: "Вы правы, генерал; но в стране, где им отрубают головы, вполне естественно, что они хотят знать, почему".72 Тем не менее Меневаль, видевший его почти ежедневно, отмечал "тот победный шарм, который был так неотразим в Наполеоне".73
Он любил поговорить - иногда многословно, но почти всегда полезно и к месту. Он приглашал к себе за стол ученых, художников, актеров, писателей и удивлял их своей приветливостью, знанием их области и меткостью своих замечаний. Миниатюрист Изаби, математик Монж, архитектор Фонтен и актер Тальма оставили воспоминания об этих встречах, свидетельствующие об "изяществе, приветливости и веселости" наполеоновской беседы.74 Он предпочитал говорить, а не писать. Его идеи развивались быстрее, чем его речи; когда он пытался их записать, то писал так быстро, что никто - не он сам - не мог потом расшифровать его каракули.75 Поэтому он диктовал, и, поскольку 41 000 его писем были опубликованы, а написаны, несомненно, другие тысячи, мы можем понять, как честь быть его секретарем была приговором к каторжному труду. Буррьенн, занявший этот пост в 1797 году, имел счастье быть уволенным в 1802 году и так дожил до 1834 года. Он должен был приходить к Наполеону в 7 утра, работать весь день и дежурить по ночам. Он говорил и писал на нескольких языках, знал международное право и, используя свой собственный метод стенографии, обычно писал так быстро, как диктовал Наполеон.
Меневаль, сменивший Бурриена в 1802 году, трудился еще больше, поскольку "не знал никакой стенографии". Наполеон любил его, часто шутил с ним, но почти ежедневно изнурял его, после чего велел ему идти и принять ванну.76 На острове Святой Елены император вспоминал: "Я чуть не убил бедного Меневаля; я был вынужден на время освободить его от обязанностей, связанных с его положением, и поместить его, для восстановления его здоровья, рядом с Марией Луизой, где его должность была просто синекурой".77 В 1806 году Наполеон разрешил ему нанять помощника, Франсуа Фейна, который служил до конца и во всех кампаниях. Но даже в этом случае Меневаль был совершенно измотан, когда в 1813 году сбежал от своего любимого деспота. Это был один из тех любовных романов, которые процветают, если признать неравенство и не злоупотреблять им.
IV. ОБЩЕСТВО
Его тело и ум, характер и карьера были отчасти сформированы военным образованием в Бриенне. Там он научился держать себя в форме в любую погоду и в любом месте; ясно мыслить в любой час дня и ночи; отличать факт от желания; беспрекословно подчиняться, чтобы научиться командовать без колебаний; рассматривать местность как возможность для открытого или скрытого перемещения масс людей; предвидеть маневры противника и готовиться к противодействию им; ожидать неожиданного и встречать его без удивления; вдохновлять отдельные души, обращаясь к ним массово; обезболивать славой и делать смерть за свою страну сладкой и благородной: все это представлялось Наполеону наукой наук, поскольку жизнь нации зависит - при отсутствии других средств - от ее готовности и способности защитить себя в окончательном решении войны. "Военное искусство, - заявил он, - это огромная наука, которая включает в себя все остальные".78
Поэтому он больше всего занимался теми науками, которые
