Генералиссимус Суворов - Раковский Леонтий Иосифович
Русские войска, незнакомые с отступлением, упорно отстаивали каждый кустик, каждый камень.
Некоторые русские полки оказались окруженными, но оборонялись так, что французы не могли добиться победы.
И все-таки численный перевес врага сказывался - положение русских становилось весьма тяжелым.
Суворов уже несколько дней почти не слезал с коня, ел кое-как, на ходу и всухомятку, спал меньше обычного и потому устал невероятно. Только непреклонная воля и твердая вера в победу поддерживали его.
Небывало быстрый переход от Александрии к Сан-Джиованни, многодневный упорный бой с превосходным и превосходящим численностью противником - все это окончательно измотало войска. Люди двигались буквально из последних сил.
Но Суворову нужно было держаться больше всех.
Стоит ему хоть чуть ослабить этот напор, и победа уйдет из рук.
И Суворов держался.
Очень изнуряли Александра Васильевича дневная жара, безветрие душного июльского полдня, хотя вообще жару Суворов любил.
Сняв маленькую каску и сбросив с плеч пропотевший на спине полотняный китель, Суворов сидел в тени кустов у развилки дорог. Так чудесно было бы теперь выкупаться или хотя бы облиться студеной водой, но не за этим ходить. Да и Прошка остался вместе с Аркадием где-то в Сан-Джиованни.
Александр Васильевич с удовольствием прислонился к громадному камню. От камня шел приятный холодок.
Разгоряченное тело отдыхало.
Сзади за кустами перешептывались ординарцы и вестовые.
Все генералы были в бою. Только минуту назад Александр Васильевич услал в центр к Ферстеру генерал-квартермистра Шателера.
Суворов сидел, думая о том, что более двух тысяч лет тому назад на этих самых берегах Треббии великий Ганнибал одержал решительную победу над римлянами.
Прислушивался к звукам боя, стараясь угадать, как сегодня идет сражение.
Ружейная пальба и крики французов слышались уже где-то сбоку, чуть ли не у Казалиджио.
Суворов послал штабс-капитана Ставракова к Меласу - немедленно двинуть на помощь правому флангу резерв.
В висках ломило. Хотелось пить.
– Ванюшка, нет ли у тебя апельсинчика?
– Пожалуйте, ваше сиятельство,- вышел из-за кустов полковник Кушников.
– Спасибо, дружок!
Суворов съел апельсин. Хотел было послать Кушникова к Багратиону - его очень беспокоил правый фланг,- как вдруг из-за поворота дороги выскочил на буланой лошади генерал Розенберг.
"У него давеча вороной конь был. Опять подшибли, что ли?" -мелькнуло в голове.
Высокий худой Розенберг соскочил с коня. Суворовский вестовой принял поводья.
– С какими новостями, Андрей Григорьевич?
Розенберг смутился. Снимая шляпу, он сказал:
– Ваше сиятельство, держаться нет сил. Надобно отступить…
Мгновение Суворов смотрел на Розенберга в упор. Потом повернулся так, чтобы Розенберг мог вполне охватить громаду камня, прислонившись к которому сидел Александр Васильевич. - А этот камешек можете сдвинуть?
Розенберг не знал, что ответить.
В разговорах с фельдмаршалом он всегда как-то не мог найти правильной линии. Всегда говорил не к месту, невпопад. Молчал.
– Не можете? Ну, так и русские не могут отступать. Извольте держаться. Ни шагу назад! - хлопнул он ладонью по камню.
Розенберг вспыхнул: он был обидчив, горяч. Розенберг знал, что граф Суворов не весьма жалует его. И потому в каждом слове фельдмаршала находил что-либо обидное для себя. Вот и теперь ему показалось, что Суворов подчеркнуто сказал - "русские". А ведь Розенберг хоть и курляндский дворянин, а всю жизнь в русской армии и всегда считал себя русским человеком.
– Слушаю-с! - по-солдатски отрубил он и, надев треуголку, торопливо отошел к коню.
На повороте дороги он встретился с князем Багратионом. Багратион во весь опор мчался туда же, к Суворову.
– А, князь Петр! Ну, как?-спросил Суворов.
– Французы отброшены, ваше сиятельство. Но у нас убыль - до половины,не слезая с коня, только перегнувшись с седла, докладывал Багратион.- И ружья плохо стреляют. Пороховой копоти накопилось…
Суворов почувствовал: если Багратион так говорит, значит, дело серьезное.
Люди утомились. Подкрепления нет. Придется Суворову двинуть в бой свой последний резерв - самого себя.
– Нехорошо, князь Петр,- крякнул Суворов подымаясь.-Ванюшка, коня!
Казак выскочил из-за куста с конем. Суворов сел в седло, держа за рукав перекинутый через плечо полотняный китель. Его маленькая каска с зеленым плюмажем так и осталась лежать на камне.
– Суворов скакал к войскам Розенберга.
Наперерез ему бежали в тыл перепутанные роты мушкатеров какого-то полка. Они ломили, не разбирая дороги, - через виноградники, заборы и кусты. Останавливаться и отстреливаться и не думали.
Французские пули пели вокруг.
– Заманивай их, заманивай! Спасибо, ребята, что догадались! - зычно закричал Суворов.
Он поворотил коня и, обогнав мушкатеров, скакал впереди их, точно отходил вглубь первым.
– Шибче, шибче, бегом!
Увидев любимого фельдмаршала, мушкатеры смутились и замедлили бег. Старики сразу остановились. Они задерживали бегущих, заряжали ружья, строились. Только наиболее сбитые с толку, перепуганные молодые мушкатеры продолжали бежать вслед за конем Суворова.
– Стой! - вдруг крикнул Суворов, поворачивая коня. - Вперед за мной! Бей штыком, колоти прикладом! Ух, махни, головой тряхни!
Вся отступавшая масса мушкатеров повернулась на врага. Настроение сразу же переменилось. Мушкатеры в один миг обогнали Суворова и с яростными криками кинулись вперед.
Фельдмаршал и не думал долго оставаться на этом участке. Он поскакал к войскам Багратиона.
Не прошло получаса, как и оттуда загремело задорное, уверенное, раскатистое "ура".
XI
Барон Мелас, командовавший левым флангом союзных войск, сидел в Сан-Николо и преспокойно завтракал, когда к нему прискакал ординарец Суворова с приказом двинуть резерв генерала Фрёлиха.
На участке Меласа неприятель ограничивался только перестрелкой. Было давно ясно, что главный удар Макдональд направил на правый фланг, на русских. Мелас, присоединивший к себе резерв, полагал, что у него достаточно сил, чтобы, как и вчера, отразить удар врага.
И он пригласил своих генералов - князя Лихтенштейна, командовавшего вместо заболевшего Фрёлиха резервом, Отта и Готесгейма - к столу.
Об исходе сражения на Треббии барон Мелас держался все того же мнения, что и в первый день стычки с Макдональдсам. Он считал дело союзников проигранным: превосходство сил у Макдональда было значительное, с минуты на минуту надо было ожидать удара Моро с тыла. И к тому же-об этом не всегда говорили, но всегда помнили,- французы постоянно били австрийцев.
Позавчера, как ему казалось, положение спасли австрийские войска. (Мелас уже забыл о том, как собирался улепетывать сам из Сан-Джиованни и как потом его выручил из беды Суворов. В порыве радости он сам сказал фельдмаршалу, что Суворов спас австрийцев.)
Вчера Суворову удалось отбросить врага за Треббию только потому, что к Макдональду еще не подошли дивизии Оливье и Монришара. А сегодня - Мелас был твердо уверен - все будет кончено. Напрасно фельдмаршал Суворов считал себя Ганнибалом: у него на Треббии не получится, как у Ганнибала, победы.
Барон Мелас думал лишь о спасении своих, австрийских, сил. Он боялся, чтобы французы, прорвавшись на шоссе Пьяченца - Александрия, не прижали бы их к реке По.
Увидев русского офицера, барон Мелас недовольно поморщился и отбросил в сторону салфетку. Офицер передал его высокопревосходительству приказ фельдмаршала.
В прихожую выглянуло широкоскулое курносое лицо полковника казачьего полка, который был придан к левому флангу Меласа. Барон Мелас никак не мог выговорить его имя и фамилию - "Кузьма Семерников". У него с трудом получалось: "Куземерненкопф".
Вчера барон Мелас, на свой страх и риск, не отпустил от себя резерва. Он знал, что донеси Суворов об этом императору Францу, из его жалобы не получится ничего: гофкригсрат покроет барона Меласа. Сегодня надо бы поступить так же. Но князь Лихтенштейн, услыхав настойчивое требование фельдмаршала прислать резерв, поспешно встал из-за стола.
