Сказки народов Северного Кавказа - Народные сказки
Сурет, сидевшая на кровати, встала, ни слова не говоря, поставила перед ним скамейку и опять села на кровать.
Тогда парень сказал спокойно:
— Сурет, которую никто не может заставить заговорить! Я не думаю о себе, что я большой и знатный человек, и знаю, что не могу заставить тебя разговаривать. Не осуждай меня, но я должен сказать тебе то, что мне поручили сказать.
Недавно в нашем джамаате[58] все, кто мог запрячь арбу, запрягли и поехали в лес по дрова. Там наши люди нашли большой высохший обрубок дерева без коры. А среди приехавших в лес был плотник-мастер. Он взял топор и вытесал из обрубка фигуру человека. Гучипс, который тоже тут был, вставил в эту фигуру душу, а мастер-закройщик скроил, сшил и надел на нее платье, после чего она, став человеком, как и все другие люди, пришла с ними в аул. Но тут эти люди, которые сделали из бревна живого человека, заспорили. Тот, кто вставил ему душу, говорит: «Этот человек мой»; тот, кто вытесал ее из обрубка, тоже говорит: «Он мой», а тот, кто скроил и сшил для него одежду, тоже говорит: «Нет, этот человек мой». Спорили, спорили эти три человека и ни к чему не пришли. Наконец, решили: «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не скажет, кому из нас должен принадлежать этот человек, значит, этого никто не знает». И послали меня спросить об этом у тебя. Если дашь ответ, я буду доволен.
Сказав это, Зедеб сел на свое место. И только он сел, как в комнату влетели те три голубка, и один из них сказал Зедебу:
— Как это вы не смогли поделить того человека, и стоило ли тебе приезжать сюда из-за этого! Но раз уж прибыл сюда, то мы скажем тебе, как поступить с этим человеком. И тот, кто из обрубка вытесал фигуру человека, — напрасно трудился; и тот, кто вставил в него душу, — напрасно трудился; тот, кто одел ее в платье, — тоже напрасно трудился. Она не будет принадлежать ни первому, ни второму, ни третьему, но будет служить каждому из них по одинаковому числу дней.
Так сказал один из голубей. А Сурет, которую не могут заставить заговорить, не зная, чей это голос она слышит и кто это говорит, сидела молча и, лопаясь от любопытства, оглядывалась во все стороны. Но все-таки не сказала ни слова.
Так приближался вечер. Когда наступила пора екенды[59], юноша, не добившись от Сурет ответа, сел на коня и вернулся к старому хану. Переночевав у старого хана, он, в сопровождении прежних своих спутников, опять поехал к Сурет. Приехав, слез с коня и вошел в дом. Сурет сидела на своей постели. Встала и, ни слова не говоря, поставила перед юношей скамейку и опять села на постель.
— Те, которые послали меня, не сказали мне: «Посиди и вернись», а сказали: «Привези нам ответ», — начал Зедеб и продолжал: — Жена нашего пши сказала: «Мне нужно поехать к родным» и в сопровождении всего аула выехала. На полпути у нее потерялся пояс. Обыскали всех, кто ее сопровождал, — не нашли. «Пока не найду пояса — я не сдвинусь с этого места!» — сказала гуаше и, остановившись на полпути, стоит там до сих пор. «Если Сурет, которую не могут заставить заговорить, не знает, кто взял пояс, то никто в мире не знает этого», — решили наши люди и послали меня к тебе. Если скажешь, мне будет приятно, — сказал парень и сел на свое место.
И как только сел, прилетели те же голуби и сказали:
— Мы скажем тебе, где этот пояс: он никуда не девался, а находится у этой провожающей компании, но тот, кого обыскивают, передает пояс тому, которого не обыскивают, и поэтому его не могут найти!
А Сурет, не зная, откуда слышатся эти голоса, и не догадываясь, что это говорят голуби, сидела молча, лопаясь от любопытства. Но все же не сказала ни слова.
Так наступила ночь, и парень удалился. Вернувшись к хану и переночевав у него, он на третий день, с теми же провожатыми, опять поехал к девушке. Когда он вошел к ней в дом, она придвинула ему ту же скамейку и, ни слова не говоря, села на свое место. И опять Зедеб заговорил первый:
— Хотя ты и не ответила на мои вопросы, которые я задал тебе в эти дни, и хотя я не знаю, ответишь ли ты на мой третий вопрос, но я задам тебе его. Пши, живущий в нашем ауле, сильно заболел. «Не поправится он и помрет», — беспокоясь о нем, говорили в ауле, и пши уже лежал при смерти. В это время шли по улице два его врага, и один спросил у другого: «Ну, каковы дела нашего приятеля?» — «Очень хороши его дела, — ответил другой, — по всему видно, что он никак не поправится и умрет». — «Я знаю такое лекарство, которое могло бы вылечить его, но если кто-либо из нас разболтает этот секрет, пусть на того нападет короста!» — продолжал первый. — «А что же это за лекарство?» — спросил другой. — «Это лекарство — половинка маленькой кислицы, которая лежит в ущелье… Если бы принесли ту кислицу и лекарь составил бы из нее лекарство и дал бы выпить пши, то больной поправился бы», — отвечал первый. Их разговор услыхала одна глухая старуха, сейчас же пошла к пши и рассказала ему об этом.
Пши приказал позвать дальнозоркого и заставить его посмотреть в ущелье. Дальнозоркий глянул и увидел половинку кислицы. Позвали быстроногого. Тот побежал в ущелье и принес кислицу. Лекарь составил лекарство, дал выпить пши, и тот поправился. И когда он поднялся, лекарь сказал: «уплати мне за лечение», — и на этом стал. «Не только лекарь должен получить, плату, но и я должна получить», — сказала старуха, и на этом уперлась. А дальнозоркий — тоже: «Хотя ты и сообщила нам об этой кислице, но если бы я не
