Александр Афанасьев - Народные русские легенды А. Н. Афанасьева
(Записана в Васильковском уезде Киевской губернии; из собрания В. И. Даля).
Примечание к № 3. В этой легенде замечательно представление о будущей жизни, предназначенной для добродетельных и злых. (См. также легенду «Пустынник» под № 21). Первых ожидает такое полное блаженство, что время для них как бы перестанет существовать; год пролетит, как единая минута. То же представление встречаем и в других народных сказаниях (см. варианты к легенде «Христов братец»). Валахская легенда (Walachische Märchen, № 2) рассказывает о девочке, которую взяла с собою Св. Дева. «Где ты была?» — спрашивает ее однажды Св. Дева. — «Я пробыла один день в раю», — отвечает девочка. — «Не один день, а целый год пробыла ты!» В другой раз повторяет свой вопрос Св. Дева: «Где ты была?» — «Я пробыла один час в раю». — «Не час, а три человеческих жизни». В третий раз спрашивает Св. Дева, и на ответ девочки: «Я на мгновение побывала на небе» — замечает: «Ошибаешься, дитя! не мгновенье, а полвечности пробыла ты в жилище блаженных». (Сличи с рассказом, напечатанным в Српск. народ. приповиjетк., № 17, с. 113—114.) На одной лубочной картине изображено сказание о старце, который молил Бога, чтобы даровал ему изведать сладость блаженства праведных; Бог услышал его молитву: раз старец заслушался пения райской птички; слушал, слушал, и триста лет пронеслись для него как три часа. У народов романских есть такое же предание о пустыннике, который заслушался в лесу соловья, впал в сладкое забытье на целые сто лет, и когда очнулся — все для него было ново и незнакомо.
В легенде о «Бедной вдове» рассказывается чудо, как Господь одною малою краюшкою хлеба накормил двенадцать апостолов, и еще ломти остались. Для сравнения с этим сказанием приводим следующее любопытное место из легенды Christus in der Bauershütte, записанной в Буковине: Христос посетил хижину крестьянина. Здесь встретила его совершенная нищета. Маленькие дети с плачем просили у матери хлеба, но у бедной женщины не было ни крошки. В горе она развела на очаге огонь, принесла со двора кусок коровьего навозу (Kuhmist) и посадила его в печь, чтобы хоть этим утолить детский голод. Через полчаса вынула она стряпню; но как изумилась, когда увидела, что коровий навоз превратился в прекрасный питательный хлеб! Стала крестьянка оделять своих детей, — и совершилось другое чудо: как много ни отламывала она от хлеба, всякий раз столько же вновь его вырастало. Не оставалось более сомнения, что гостем ее был сам Господь; она пала к стопам Спасителя и пролила благодарные слезы (Zeitschrift für Deutsche Mythologie…, Т. I, вып. 4, с. 472).
4. Исцеление
Вот видишь ли, скажу тваёй миласти, был адин священник бяднеющий, пребяднеющий. Приход ли у нево был больна (очень) малый, али как тебе сказать, правду молвить: што иное, толька, слыш, все малился Богу, кабы в достатке-та быть пасправнее. Вот он все малился, ды малился, день и ночь малился, и Николу миласливава прасил всё, кабы справица. Ан нет — лих! не дает Бог ему счастья. Вот он пашол и́з дому, куды глаза глядят: шол-шол, всё шол, и увидал он: возля дароги сидят двоя с сумками, как и он пешие — ну, знаш, присели атдахнуть. Адин-ат малодинькай с бароткай, а другой-ят сединькай старичок. Адин-ат, знаш, был сам Христос, а другой-ят Никола миласливай. Вот он абрадавался, патшол к ним и гаварит: «Ну, братцы! вы, как и я же, пешком идете? кто вы дискать таковы?». Ани ему сказали: «Мы ворожецы, знахари, и варажить умеем и лечим». — «Ну слыш, нельзя ли вам взять и меня с сабою». — «Пайдем, — гаварят ему, — толька матряй (смотри) всё поравну делить». — «Знама дела, што поравну». Вот эвтим делам-та и пашли ани все троя вмести. Шли ани, шли, устали и зашли начавать в избушку. Поп-ат все у себя с вечеру съел, што, знаш, была у нево съеснова. А у Христа с Николай миласливым была адна лиш прасвирачка, и ту палажили ани на полачку у абразов да другова дни. Наутро поп встал; захателась ему есть, он взял украт(д)кай ту прасвирачку и съел. Христос-ат схватился прасвирачки, ан-лих нет ее! «Хто, слыш, маю прасвирачку съел?» — гаварит папу. Он запёрся, сказал: «Знать не знаю, я не ел». Вот так таму делу и быть. Встали, вышли из избушки и пашли апять; шли ани, шли, и пришли в адин го́рат. Вот малодинькай с бароткай знахарь, знаш — Христос-ат и гаварит: «В эвтам гараду у багатава де барина есть бальная дочь; нихто не смох её излечить, айда́те-ка [76] мы к нему». Пришли ани к таму барину, стали стучатца у нево пад акном: «Пусти-ка нас; мы, слыш, вылечим тваю дочь». Вот пустили их. Дал им тот барин лечить сваю дочь; ани взяли её и павели в баню. Привели в баню, и Христос-ат всеё её разрезал на части: ана и не слыхала, и не плакала, и не кричала. Разрезал на части её, взял и перемыл всеё на́ всеё в трёх вадах. Перемыл в трёх вадах и слажил её всеё вмести па-прежняму, как была. Слажил вмести, и спрыснул раз — ана сраслась; спрыснул в другой — она пашевелилась; спрыснул в третий — ана встала. Привели ее к атцу; ана, знаш, и гаварит: «Я ва всём здарова па-прежняму». Вот барин тот их вдоваль сыто на́ сыто всем накармил и напаил. Поп ел, ел, насилу с места встал, а те, знаш, Христос-ат ды Никола миласливай, немношка закусили, и сыты. Вот пасля́ барин-ат аткрыл им сундук с деньгами: «Ну, слыш, берите, сколька душе вашей угодна». Вот Христос взял горсточку, ды Никола миласливай другую; а поп начал савать везде себе, и в карманы, и за пазуху, и в суму, и в сапоги — и́льно [77] везде была по́лна.
Вот эвтим делам-та пашли ани апять в дорогу; шли, шли, и пришли к речке. Христос с Наколай миласливым разом перешли легоханька, а поп-ат с деньгами шол-шол по ваде-та и начал была тануть. С другова-та берегу Христос с Николай миласливым кричат ему: «Брось, брось деньги! брось, слыш, деньги! а то утонишь». — «Нет, — гаварит, — хоть утану, а их не брошу». — «Брось, брось деньги! а то захлебнёшься, помрёшь». — «Нет, умру — не брошу!» — гаварит поп, и каё-как перебрёл он с деньгами-та через речку. И сели все троя на бережок. Христос-ат и гаварит папу: «Давай деньги-та делить». А поп не дает: «Эвта маи деньги! Вы што не брали себе больше? Я чуть бы́ла не утанул с ними, а вы гаварили: брось их». — «А угавор-ат, — сказал Христос, — вить лутча дених». Вот поп стал выкладывать сваи деньги в кучу, и Христос с Николай миласливым слажили сваи́ туды жа. Вот эвтим делам-та стал Христос делить деньги и класть на четыре кучки, на четыре доли. Поп-ат гаварит: «Нас де троя; каму кладешь ты ищо четвертую долю?» — «Четвертая доля таму, — гаварит Христос, — хто маю прасвирачку съел». — «Я, слыш, ее съел!» — патхватил поп. Вот Христос-ат с Николай миласливым усмехнулись. «Ну, кали ты маю прасвирачку съел, так вот тебе эвти две кучки дених. Да вот и маю вазьми себе же», — гаварит Христос. — «И маю, слыш, кучку возьми себе», — гаварит Никола миласливай. — «Ну, таперь у тебя многа дених! Ступай дамой, а мы пайдём адни».
Поп-ат взял все деньги и пашол адин. Пашол, знаш, и думает: чем, дискать, мне дамой идти, лутча пойду я адин лечить; я теперь сумею — видел, как лечут. Вот он шол-шол, пришол в го́рат и проситца к аднаму багатаму купцу: узнал, знаш, што у нево есть дочь бальная, и нихто её не мох излечить. Проситца к багатаму купцу: «Пустите меня, я вашу бальную дочь вылечу». Пустили ево. Он, знаш, уверил их, што вылечит. Ну харашо, так таму делу и быть: вылечит, так вылечит! Вот выпрасил он бальшой нош(ж) вострай; и павёл бальную в баню, и начал её резать на части: знаш, видел — как Христос-ат резал. Только ну-ка кричать эвта бальная; кричала, кричала, што ни есть мочи! «Не кричи, слыш, не кричи, будишь здорова!» Вот изрезал её за́мертво на части и начал её перемывать в трёх вадах. Перемыл и начал складывать апять, как была́ па-прежняму; ан-лих не складывается ана па-прежняму. Вот он мучился, мучился над нею, каё-как слажил. Слажил и спрыснул раз — ан, слыш, ана не срастаетца; спрыснул в другой — нет толку; спрыснул в третий — всё, знаш, бе́з толку. «Ну, беда моя! прапал я таперь! угажу на висилицу, либа матряй в Сибирь и на каторгу!» Начал плакать и мали́тца Богу и Николе миласливаму, штоп(б) паслали ему апять тех знахарей. И видит в акошка, што идут к нему в баню те знахари: малодинькай с бароткой и сединькай старичок. Вот как абрадавался им! Бух им в ноги: «Батюшки маи! будьте атцы радные! взялся я лечить па-вашему, да не выходит…» И эвти знахари апять, знаш, были Христос и Никола миласливай. Взашли, усмехнулись и гаварят: «Ты больна скора выучился лечить-та!» Вот Христос-ат взял мертваю всеё по частям перемыл, ды и слажил. Слажил, знаш, па-прежняму, как была, и спрыснул раз — ана сраслась, спрыснул в другой — ана пашевелилась, спрыснул в третий — ана встала. Вот поп-ат перекрестился: «Ну, слава тебе, Господи! уш(ж) вот как рат(д) — сказать нельзя!» — «Вазьми, — сказал Христос, — атведи её таперь к отцу; ды матряй, больше не лечи! — крепко-накрепко наказал ему, — а не то прападёшь!» Вот знахари те: Христос и Никола миласливай пашли са двара, а поп-ат привёл её к атцу: «Я её, слыш, излечил». Дочь сказала атцу, што ана таперь здарова па-прежняму. Купец ну-ка ево паить, кармить, угаваривать, штоп астался он у нево-та. «Нет, не астанусь!» Вот купец ему дених дал вдоваль, лошать с павоскай, и поп уш пряма паехал дамой и палажил зарок, што лечить таперь не станет.
