Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции - Сара Айлс-Джонстон
На двенадцатый день битва возобновилась. Лишившись Гектора, троянцы позвали на подмогу свежих союзников, до того не принимавших участия в войне. Привела свое войско амазонок и Пенфесилея – свирепая и неустрашимая дочь Ареса. Много греков успела она прикончить, пока Ахилл не пронзил ее грудь стрелой. Но, сорвав с нее доспехи и увидев, какую красоту уничтожил, он прослезился. Из Эфиопии оборонять Трою прибыл прекрасный сын Зари Мемнон – в доспехах, которые выковал ему Гефест, ничуть не уступавших тем, что он изготовил для Ахилла. И снова положил Зевс жребий Ахилла на весы, и снова другой жребий камнем ухнул вниз. Мемнон пал, сраженный копьем героя.
Казалось, что Ахилл неуязвим. Но все это время вершительницы судеб неумолимо подтягивали его все ближе к краю смерти, посмеиваясь надтреснуто над своим хитрым замыслом – ведь убить Ахилла и вправду было испытанием даже для самых изобретательных умов. Спустя несколько мгновений после появления Ахилла на свет его мать Фетида встала с ложа и унесла новорожденного к Стиксу, зная, что воды этой реки делают смертную плоть такой же неуязвимой, как божественная. Осторожно держа сына за правую пятку, Фетида окунула его в реку – так быстро и ловко, что он даже заплакать не успел.
Фетида знала, что Ахиллу суждено погибнуть под Троей, но лелеяла надежду спутать своей уловкой планы вершительниц судьбы – хотя бы один раз за всю историю. И каждый раз, когда Ахилл возвращался с поля боя целым и невредимым, ее надежда крепла. Однако настал день, когда замысел мойр наконец начал воплощаться. Ахилл прорвался с мирмидонянами к Скейским воротам и, почувствовав вкус победы, начал хвастаться, что в одиночку сокрушит стены Трои. Когда он обернулся, перед ним стоял Парис – дамский угодник, павлин, трус. Менее достойного противника и придумать было невозможно. Только на самом деле это был не Парис: Аполлон, оскорбленный бесстыжей похвальбой Ахилла, выдернул Париса с поля боя и принял его облик.
Аполлон, ведающий все, что есть, было и будет, прекрасно знал, как Фетида попыталась обмануть судьбу. Знал он и о том, что на правой пятке Аполлона осталось крошечное незащищенное пятнышко – там, где сжимала пальцы Фетида, держа сына над водами Стикса. Аполлон, не торопясь, натянул тетиву… Стрела попала точно в цель. Ахилл с изумленным возгласом повалился на колени, и мгновение спустя его душа выпорхнула из тела.
Все застыли в ошеломленном молчании. Никто не верил глазам: самый никудышный из троянцев взял и сразил лучшего из греков. Из оцепенения всех вывел союзник троянцев – ликиец Главк, который метнулся сорвать с Ахилла его великолепные доспехи, но тут же свалился рядом, поверженный копьем Аякса Теламонида. Ахилла со всем вооружением благополучно унесли в греческий лагерь.
Похороны были пышными. Стенания нереид, вместе с Фетидой оплакивавших ее сына, разносились леденящим душу эхом по всему берегу. Музы спели такую невыносимо горькую погребальную песнь, что не только смертные рыдали, но и прибрежные травы склонялись печально на песок. Семнадцать дней продолжался плач, а на восемнадцатый запалили погребальный костер. Когда пламя сделало свое дело, греки собрали прах Ахилла, облили вином и маслами и поместили в золотую амфору, где уже покоился прах Патрокла. Над амфорой возвели курган – такой высокий, что его видно было даже с моря.
Потом в честь Ахилла устроили погребальные игры – с великолепными наградами, которые предоставили сами боги. Они и привели к гибели Аякса Теламонида, поскольку греческие военачальники решили помимо этих наград учредить одну особую: вручить доспехи Ахилла самому доблестному воину. Претендовали на эти доспехи из всех греков только Одиссей и Аякс. И военачальники тайным голосованием присудили их Одиссею.
Униженный Аякс рвал и метал, обезумев от гнева. Ночью он напал на военачальников, отнявших у него награду, – разил их наповал, хлестал бичом и прикончил нескольких, в том числе Агамемнона и Менелая. Одиссея он связал и утащил к себе в шатер, чтобы расправиться с ним позже, на досуге.
Точнее, так ему представлялось. Когда он понесся мстить и карать, Афина затуманила ему глаза и направила к стаду овец и коров, которых греки держали в загоне неподалеку. Бедняги блеяли и ревели от страха, когда Аякс сперва бил их клинком плашмя, а потом вспарывал горло. Наутро, когда Афина развеяла морок, Аякс увидел, что весь вымазан кровью забитой им скотины. В углу шатра вместо Одиссея валялся связанный раненый баран.
Так Аякс покрыл себя несмываемым позором. Ночью, не в силах заглушить жгучий стыд, он воткнул в песок острием вверх тот меч, который когда-то, восторгаясь боевым мастерством противника, подарил ему Гектор, и бросился на него.
Агамемнон и Менелай запретили грекам хоронить Аякса, однако Одиссей воспротивился, доказывая, что смерть кладет предел любому гневу. И тогда Аякса все же похоронили – не удостоив погребального костра, но хотя бы предав земле.
{119}
Неоптолем и Филоктет
Война продолжилась. Калхас прочитал знамения и объявил, что грекам не взять город без помощи Гелена – сына Приама и лучшего из троянских воинов после гибели Гектора. Превосходство Гелена было, однако, не в воинской доблести. Как-то раз в детстве он заснул в храме Аполлона – ночью туда приползли змеи и вылизали ему уши, наделив тем самым способностью провидеть неведомое обычным смертным. Как выяснил Калхас, одному Гелену – и никому иному, кроме Гелена, – известно, что должно предшествовать падению Трои.
Поэтому Одиссей захватил Гелена в плен и привел в лагерь греков. Понимая, что Троя обречена, Гелен стал торговаться с военачальниками: он откроет им тайну, если они поклянутся пощадить его, когда город падет. Получив клятвенное обещание, Гелен сообщил, что захватить город греки смогут, выполнив три важных условия. Первое – привезти с острова Скирос Неоптолема, сына Ахилла, которого тот зачал, когда жил там с дочерями Ликомеда. Когда на Скирос прибыли за Неоптолемом Одиссей и Феникс, оказалось, что юноша совсем не против завершить начатое отцом: не слушая мольбы матери и деда, он отправился с греками к стенам Трои.
Вторым условием Гелен назвал огромный лук, когда-то принадлежавший Гераклу, – тот самый, собственно, с которым сам Геракл в свое время захватил Трою после того, как отец Приама Лаомедонт обманул его и не выплатил обещанное. Чтобы раздобыть теперь этот лук, грекам предстояло не только проделать долгий путь, но и тщательно все взвесить и продумать, потому что судьба у славного оружия сложилась непростая. Когда по жилам Геракла начал растекаться смертельный яд Гидры, герой взобрался на погребальный костер и стал молить своих товарищей сжечь его живым, пока он не обезумел и не перебил их всех. Только Филоктету хватило преданности поджечь костер, поэтому Геракл с последним вздохом приказал своему сыну отдать лук и стрелы именно ему. Отплывая вместе со своим войском из Фессалии в Трою, Филоктет, конечно, взял оружие Геракла с собой.
Но доплыть до Трои ему не удалось. На половине пути через Эгейское море, когда флотилия остановилась принести жертвы Аполлону, Филоктета ужалила гадюка, затаившаяся у алтаря. Рана загноилась и смердела так, что рядом с Филоктетом вскоре стало невозможно находиться и никакие жертвы богам принести не получалось – настолько невыносимым был сочившийся из раны гной и настолько зловещими жуткие стоны, которые издавал раненый. Однажды ночью, когда измученный Филоктет все-таки забылся сном, Агамемнон, Менелай и Одиссей погрузили его в небольшую лодку и приказали гребцам отвезти его на необитаемый берег Лемноса. Там его и оставили, выдав лишь горстку еды и тот самый лук. Девять лет Филоктет выживал там в одиночку. От холода и зноя он укрывался в пещере, спал на лежанке из листьев. Лук служил ему не только оружием, позволявшим разнообразить скудное пропитание какой-никакой дичью, но и костылем, без которого он не сдвинулся бы с места.
И теперь Одиссей собрался
