Герои Древней Руси - Леонид Львович Яхнин
Князь Владимир тоже вступил вперёд.
– Эй, князь! – зычно крикнул печенег. – Хочешь уговор? Выпусти своего богатыря, а я – своего. Пусть бьются один на один. Твой победит – уйдём и три года воевать не будем. Мой одолеет – разорять Русь станем три года без пощады. Дань придём брать. Думай, князь!
И хан печенежский, понукая коня, исчез в толпе своих воинов. Слышали русские дружины слова печенега. Видели, как Владимир с надеждой объезжает строй за строем. Но никто не решался вызваться на этот бой. Не за себя, не за свою жизнь боялись.
Страшно было другое. Ну как врага не одолеешь?
Откроешь тогда дорогу жестоким ордам на родную землю, будешь один виноват в тех горестях, что падут на головы жён и детей.
Вдруг подошёл к Владимиру старый Кожемяка.
Князь удивлённо глянул на него. Не собирается ли старик сразиться с печенежским богатырем?
– Послушай, князь, – сказал старик. – Вышел я на рать с тремя сыновьями. Четвёртый, младший, дома остался. Пожалел я его. Да, видно, судьба и ему постоять за Русскую землю. Вели послать за моим младшим сыном. Верю, побьёт он печенежина.
Когда явился к Владимиру младший Кожемяка, взяло князя сомнение. Уж больно невзрачным на вид оказался богатырь.
– Испытать бы тебя надо, – осторожно сказал Владимир. – Только как, не знаю.
– Можно, – степенно молвил юноша. – Найдите быка посильнее да побольше. Разъярите его да пускайте на меня. А там поглядим.
Отыскали быка, такого огромного, как каменная скала. Ткнули быка раскалённой пикой, и он, разбрызгивая пену из разъярённой пасти, выворачивая комья земли, понёсся на маленького Кожемяку.
А тот ловко отскочил в сторону и ухватил быка за бок. С рёвом пролетел бык мимо, а в руке юного богатыря Кожемяки остался клок окровавленной бычьей шкуры.
И вот настало утро поединка. Вывели печенеги своего бойца. Ну и страшен он был! Громадина, не меньше того быка. Глазки в щеках утонули. Руки густым волосом поросли. Ноги могучие, кривые. Увидел печенежин Кожемяку и захохотал. Весь от смеха сотрясается. И печенеги на том берегу завыли, заулюлюкали. Уже готовятся гнать русские дружины с позором до самого Киева.
Растопырил ручищи печенежский силач и пошёл на юного Кожемяку. Идёт, раскачивается, будто ходячая гора. Бритая голова на короткой шее сбычилась. Рот в ухмылке растянулся. Подошёл, навис над русским воином. Схватились они. Кожемяка крякнул, сомкнул руки на спине печенега, сжал его в объятиях. Ни вдохнуть не может тот, ни выдохнуть. Так и грохнулся оземь мёртвый. Даже ухмылка с лица сбежать не успела.
Победный клич пронёсся над русскими дружинами. И погнали они печенегов. А те убегали в степь без оглядки.
В честь юного Кожемяки, который отнял славу у страшного силача-печенега, князь Владимир заложил на реке Трубеже у того самого брода город Переяславль. А было это в 992 году.
И пошло тогда веселье неуёмное по городам и весям русским.
Неслось по дворам:
– Гляди, гляди! Скоморохи идут!
– Смехословцы!
– Гусельники!
– Гудельники!
– То-то потеха будет!
– Вон и бряцало у них!
– И гусли яворчатые!
– И сопели… и бубны!
Скоморохи вихрем вкатились в село.
– Я Бориско Чечётка! Кланяюсь низко вам, тётки! Бабушки да дедушки! И вам, ладушки-девушки!
– А я Плохой Труфанов! Не ношу богатых кафтанов. Да зато не скажет никто, что плохи мои шутки-прибаутки да весёлые погудки!
Загудели Борискины гусли. Подхватил песню Труфанов рожок. Хором затянули скоморохи:
– Небывалица в лицах,
Небывальщенка
Да неслыхальщенка!
Сказ наш о том,
Как в году том,
Ведомо каком
Князь Владимир – Красно Солнышко
Побил печенегов,
Оборонил Русь от набегов!
Кисельные колодцы Пересмеха
Годы миновали. И снова, в который уже раз налетели печенеги на Русскую землю. Всё на своём пути палили, рушили, убивали, грабили. Дошли до маленького городка на Киевской земле – Белгорода. Тут и стали.
Не могут одолеть дубовых стен, не под силу им своротить окованные железом ворота. Не покорить им защитников. Решили взять Белгород измором.
И день стоят вокруг города, и неделю, и месяц. Ни зверь в город не проскользнёт – на бегу изловят. Ни птица не залетит – на лету подстрелят. Дальнозорки печенеги. Всё заметят глаза их степные. «На день пути вперёд видят!» – говорят про них в народе.
Как тут из города выскользнешь воды и пищи добыть? Отчаялись совсем белгородцы. Сдавать город надумали. Скликали вече. Собрался весь народ, какой живой остался. Шум многоголосый не утихает.
Одни кричат:
– Отворяй ворота! Всё одно помрём с голоду. Пусть уж печенеги входят. Может, кто живой останется.
Другие ни в какую:
– Не бывало на Руси, чтобы сами себя в полон отдавали. Голову под саблю поганую подставляли. Выстоять надо.
А третьи и вовсе в бой рвутся:
– Коли открыть ворота, так всей силой на печенегов выйти. Биться будем. А там уж как выйдет: или прогоним их, или поляжем в поле все до единого!
Только тех, кто биться ещё в силах, совсем мало осталось. Устали белгородцы. Но тут протолкался вперёд маленький старичишко. Лапти стоптаны. Рубаха в цветных латках.
– Стойте, – толкует, – ишь, раскричались, что сороки неуёмные. Говорите гладко, да слушать гадко!
Глянули люди на старичка и узнали его. Это же Пересмех! Всё-то он балагурит, всех осмеивает, ошучивает.
– Уйди, – кричат, – Пересмех! Тут дело нешуточное. А ты, небось, снова скоморошить почнёшь. Не до смеху нам.
– А чего же не посмеяться? – гнёт своё Пере-смех. – Только посмеёмся мы над поганым печенежином.
– Это как же мы посмеёмся над ним, когда у него сила несметная, а наши ратники с голоду так ослабли, что и тетиву натянуть не смогут?
– Долой Пересмеха! – вопят.
– Нечего слушать этого смехослова!
– Дело давай решать!
– А я дело и предлагаю, – спокойно перебивает крикунов Пересмех. – Слушайте, чего делать надобно.
И говорит, говорит Пересмех. Но его уж не перебивают. Даже самые рьяные его гонители не робщут. Перешёптывание в толпе началось. Тут и там смешки раздались. Глядишь, хохочет народ, будто и нет за стенами городскими дикой печенежской орды.
И порешило вече дать Пересмеху три дня на его затею. Вот уже маленький старичок ходит по городу, распоряжается. Самых сильных отрядил рыть колодцы. Один прямо здесь, на площади. Другой – у самой стены, на окраине. Вырыли колодцы. Вкатили в них огромные деревянные кади. Землёй присыпали, чтобы краёв кадей не видно было.
