Корабль призраков: Исландские истории о привидениях - Автор Неизвестен
Других рассказов про Элиса я не знаю. Наверное, сейчас все привидения на Несвоге уже вымерли. В последние десятилетия я о них ничего не слышала.
Необычные явления
(Jón Árnason, 1956–1961, I)
У Сигфуса Йоунссона, в бытность его пробстом в Хёвди, был воспитанник Йоунас — сын пастора Йоуна из Тёнглабакки. Этот пастор умер молодым и оставил по себе двух сыновей, поэтому Сигфус взял Йоунаса к себе на воспитание с его долей наследства.
Когда Йоунасу пошёл уже второй десяток и он был хорошо развит и силён, однажды в канун Рождества или, может, Нового года у преподобного Сигфуса не оказалось вина, и он послал Йоунаса в Гренивик (ближайшее селение от Хёвди) за водкой, велел принести полбочонка, который тамошний хозяин держал в кладовой. Долго ли, коротко ли ездил Йоунас — неизвестно, но вот он вернулся домой.
Его путь лежал по берегу вглубь Эйафьорда. Там он видит: со взморья будто бы выходит человек и следует за ним. А возле ущелья под названием Греньягиль (Лисьи Норы), которое расположено на пути, ему привиделось, будто вниз по склону перед ним проезжают четверо на санях, а за ними бежит собачка; он даже слышал, как она на него лаяла.
Йоунас поспешил перебраться на другую сторону ущелья, навстречу путникам. Переправившись, он приостановился и поздоровался с ними громко и чётко. Но встреченные ничего не ответили, даже не глянули в его сторону.
Тут он почуял неладное, ему стало не по себе. Он отвёл глаза, а когда снова взглянул на то место, никого не увидел. Но он не струсил: он был не робкого десятка и не боялся темноты.
В ту ночь светил молодой месяц и на него порой набегали тучи. Но юноша ясно видел, будто за ним к дому идёт другой человек. Йоунас прибавил ходу. Но уже на подступах к Хёвди, на равнине, он заметил, что тот человек вышел ему навстречу, а на спине у него что-то вроде четырёхугольного деревянного кузова, в каких таскают торф.
И тут его обуял ужас, но он продолжил путь домой и пулей домчался до хлева, который на Хёвди был рядом с входом в дом. Дверь была открыта, он влетел в дом, а пробст стоял там в дверях со свечой, и юноша сбросил свою ношу ему под ноги. Йоунас говорил, что пламя свечи показалось ему огненным шаром.
А пробст посмотрел ему в лицо и говорит: «Что стряслось, Йоунас? Тебе в глаза смотреть страшно; можно подумать, ты кого-нибудь убил или сам спасаешься от гибели».
Но Йоунас ничего не отвечает на эти слова, быстро проходит к своей кровати, падает на неё в глубокой задумчивости над тем, что произошло с ним. Потом он всё-таки рассказал о случившемся, но не мог взять в толк, что это было.
На соседнем хуторе жила старуха, многознающая и памятливая; потом Йоунас сходил к ней и рассказал, что с ним приключилось, и попросил объяснить, что это значило. Она ответила, что ещё во времена её юности четверо человек (двое из них были братьями) отправились с санями и собакой из Фьордов через Лейрдальсхейди, но сбились с пути в буран и обрели конец в этом ущелье.
Ещё она рассказала ему, что давным-давно в Гренивике был работник и он полюбил одну женщину, а когда она отказала ему в обидных выражениях, он так осерчал, что бросился с утёса над морем, как раз в том месте, где он видел выходящего навстречу человека; с тех пор он являлся там многим.
Потом она поведала ему, что лет двадцать тому назад один бродяга по имени Ивар замёрз на этих равнинах близ Хёвди, а он нёс на спине кузов, в котором сидела его годовалая дочка по имени Гвюдрун. Когда Ивара нашли, она была живая там в сене, а сейчас, мол, она уже замужняя женщина.
Йоунас говорил, что и до, и после этого он часто ходил по этому пути после захода солнца и один, и с товарищами, но ничего не видел. Но в канун Рождества этой дорогой он не ходил никогда.
Привидение у Корабельной реки
(Jón Árnason, 1956–1961, III)
Жил человек по имени Вальди; его дом стоял на Утёсах возле Гёйльверьябая. Его жену звали Хердис. (Их детьми были: Хельга, которая теперь на попечении у общины в Эйстрихреппе, Торкель, бонд из Крисувика, умерший несколько лет назад, и Вальди, нынешний бонд на хуторе Скоулабайр в Рейкьявике.) Вальди был духовидцем, но рассказывал, как считали, далеко не обо всём, что он мог видеть. И всё же кое о чём он сообщил — и сам, без всяких расспросов.
Однажды осенью Вальди с женой возвращались из-за Бакки. Хердис ехала верхом, а Вальди шёл рядом с конём. Когда они добрались до Корабельной реки на востоке, конь упёрся и не захотел идти дальше. Тогда Вальди принялся погонять коня, нещадно хлестал, но конь ни с места. Дело было поздно вечером, и продолжалось это долго, так что, когда они наконец переправились через реку Бёйгсстадаау на восток, была уже глубокая ночь. Только тогда конь пошёл спокойно. Потом Вальди рассказывал, что видел, как возле ног коня, пока тот стоял и отказывался идти, каталось и вилось серое привидение в образе собаки или тюленя, но сам он подумал: «Ну уж нет, меня не запугаешь!» А возле Бёйгсстадаау всё исчезло.
2. УТБУРДЫ
Утбурд
(Jón Árnason, 1956–1961, III)
Утбурды — драуги особого вида, которые получаются, когда бесы вселяются в некрещёных детей, вынесенных матерями на пустошь[18], ведь крещение отваживает всю нечисть. Поэтому те, кому при крещении святая вода попала на глаза, не могут быть духовидцами. Утбурды ползают на одном колене и держат в руке тряпку, в которую были запелёнуты. Они не отходят далеко от того места, где их выкинули. Они могут заморочить человека только совсем рядом с собой, а их вой часто слышен на пустоши, особенно в бурю или в ненастную погоду.
«Матушка моя в хлеву!»[19]
(Jón Árnason, 1956–1961, I)
На одном хуторе была работница. Она родила тайком и вынесла ребёнка на пустошь умирать: такое в нашей стране случалось сплошь и рядом, когда за рождение внебрачных детей полагалась епитимия, штраф или даже смертная казнь.[20] А после этого как-то раз устраивались игрища под названием викиваки, которые раньше повсеместно проводились в нашей стране, и эту самую девушку пригласили на танцы.[21] Но поскольку она была небогата, у неё не было нарядов, подходящих для таких празднеств, какими в старину были викиваки, а наряжаться она любила, — и из-за этого ей приходилось сидеть дома, а это было ей не в радость. Однажды, пока проходили танцы, эта девушка доила овец в загоне вместе с ещё одной женщиной. Она стала жаловаться другой доярке, что ей не в чем пойти на викиваки. Но едва она вымолвила слово, как обе услышали из-под стены загона такую песенку:
Матушка моя в хлеву! Не тужи, не тужи, Дам тебе свою рубашку, Дам рубашку, В ней пляши.Батрачка, которая вынесла на пустошь своего ребёнка, поняла, что обращаются к ней. Услышав песенку, она так напугалась, что повредилась в уме до конца жизни.
«Я творила бы квашню…»
(Jón Árnason, 1956–1961, I)
Жила-была женщина. Она родила ребёнка и вынесла его на пустошь. Потом она родила другого ребёнка, девочку. Её она оставила в живых. Девочка росла и крепла и превратилась в девушку на выданье. Для неё нашёлся жених, и вскоре они справили свадьбу. На свадьбе было многолюдно и весело. Когда свадебный пир был в самом разгаре, все услышали, что к окну комнаты, где проходило застолье, кто-то подошёл, а потом послышалась такая виса:
Я творила бы квашню, Я белила бы холсты, Собралась бы под венец я, Как и ты.