Русские сказки - Народные сказки
Присяга
Сосновом бору за речкой Невестницей жил-поживал охотник Иван Микитов. Летом и зимой Микитов в лесу: где переспит под елкой, где на кочке переночует. Всякого зверя умел подманивать и подстеречь охотник Микитов. Только не удавалось ему взять Лису лечею-плачею.
Раз поставил охотник Микитов у лисьей норы капкан.
«Ну, — думает, — не уйдет теперь из моих рук Лиса!»
А Лиса только выглянула из норы, заприметила капкан, обошла сторонкой и побежала в лес как ни в чем не бывало. Идет по лесу, а навстречу волк Бирюк бредет, повесивши нос:
— Здорово, кума!
— Здравствуй, куманек!
— Куда тебя, кумушка, подняло ни свет, ни заря?
— О-ох, куманек, — говорит Лиса, — жила я в лесу мирно, ладно, у лесных зверей детишек нянчила, маленьких птичек выкармливала. Где какая беда — я тут, Лиса лечея-плачея, всех лечу, о всех плачу. А теперь не стало мне житья: где курочка пропадет — все я, Лиса, виновата. Хотят меня извести люди. Вот и пошла я в лес куда глаза глядят.
— Ну, кумушка, — говорит волк, — и моя доля не слаще. Жил я в лесу, поживал, никого не трогал. А мой родной дядя, медведь Михайло Иванович, задрал бычка — на мне вся вина! Ходит теперь за мной охотник Микитов, не дает житья.
Заплакала, затужила Лиса:
— Ох, ох, ох, куманек, знаю, что ты добрый зверь! Да, видно, такова наша доля, пойдем вместе в лес — куда смотрят глаза, куда ноги несут.
Пошли они в темный лес, а Лиса все вокруг водит волка, не уходит далеко. Ходили так до самого вечера, сели отдохнуть под елкой, огонь развели.
Ночью задремал волк. А Лиса не спит, в огонь шишки подкладывает, думает свои лисьи думы.
Утром проснулся волк:
— Ух, проспал я, кума! Никак на дворе утро?
А Лиса сидит у огня, прижмурила один глаз:
— Я, куманек, и рада поспать, да сна нету. Еще с вечера приснился мне недобрый сон. Всю ночь не сплю, думаю.
— А какой, кумушка, приснился тебе сон?
— Видела я во сне, — говорит Лиса, — будто бычка не дядя твой, медведь Михайло Иванович, задрал, а ты сам, куманек, его скушал. Вот как увидела этот сон — проснулась и всю ночь думаю: неужто куманек мне неправду сказал?
— Что ты, кумушка! Не в руку твой сон. Я не резал, не ел бычка!
— Ах, куманек, рада бы поверить тебе, да нет для тебя веры. Можешь ли ты присягу принять?
— Ладно, — говорит волк, — я присягу приму. Не ел я бычка.
Повела Лиса волка присягу принимать. Подвела к норе, показала на капкан:
— Вот, куманек, это и есть присяга. Целуй!
Сунулся волк целовать присягу — капкан захлопнулся, прищемил волка. Завыл от страха волк.
Говорит волку Лиса:
— Видно, куманек, ты неправду сказал. Присяга-то у меня не простая. Если кто скажет неправду, тому из присяги ходу нет. Прощай куманек!
Повернулась Лиса и убежала одна в лес.
Утром пришел охотник Микитов, застрелил из ружья волка, снял с волка шкуру.
И теперь у охотника Микитова висит на стене волчья серая шкура.
Ворона
ила-была Ворона, и жила она не одна а с няньками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнезда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.
Подметила это Ворона и ну перелетных птиц обижать, у них яички таскать!
Летел Сыч и увидал, что Ворона больших и малых птиц обижает, яички таскает.
— Постой, — говорит он, — негодная Ворона, найдем на тебя суд и расправу!
И полетел он далеко, в каменные горы, к сизому Орлу. Прилетел и просит:
— Батюшка сизой Орел, дай нам свой праведный суд на обидчицу-Ворону! От нее житья нет ни малым, ни большим птицам: наши гнезда разоряет, детенышей крадет, яйца таскает да ими своих воронят питает!
Покачал сизой Орел головой и послал за Вороною легкого, меньшого своего посла — Воробья. Воробей вспорхнул и полетел за Вороной. Она было ну отговариваться, а на нее поднялась вся птичья сила, все пичуги, и ну щипать, клевать, к Орлу на суд гнать. Нечего делать — каркнула и полетела, а все птицы взвились и следом за ней понеслись.
Вот и прилетели они к Орлову жилью и обсели его, а Ворона стоит посреди да обдергивается перед Орлом, охорашивается.
И стал Орел Ворону допрашивать:
— Про тебя, Ворона, сказывают, что ты на чужое добро рот разеваешь, у больших и малых птиц детенышей да яйца таскаешь!
— Напраслина, батюшка сизой Орел, напраслина, я только одни скорлупки подбираю!
— Еще про тебя жалоба до меня доходит, что как выйдет мужичок пашню засевать, так ты подымаешься со всем своим вороньем и ну семена клевать!
— Напраслина, батюшка сизой Орел, напраслина! Я с подружками, с малыми детками, с чадами, домочадцами только червячков из свежей пашни таскаю!
— А еще на тебя всюду народ плачется, что как хлеб сожнут да снопы в копны сложат, то ты налетишь со всем своим вороньем, и давай озорничать, снопы ворошить да копны разбивать!
— Напраслина, батюшка сизой Орел, напраслина! Мы это ради доброго дела помогаем — копны разбираем, солнышку да ветру доступ даем, чтобы хлебушко не пророс да зерно просохло!
Рассердился Орел на старую врунью-Ворону, велел ее засадить в острог, в решетчатый теремок, за железные засовы, за булатные замки. Там она сидит и по сей день!
Лиса и Медведь
ила-была кума-Лиса; надоело Лисе на старости самой о себе промышлять, вот и пришла она к Медведю и стала проситься в жилички:
— Впусти меня, Михайло Потапыч, я Лиса старая, ученая, места займу немного, не объем, не обопью, разве только после тебя поживлюсь, косточки обгложу.
Медведь, долго не думая, согласился. Перешла Лиса на житье к Медведю и стала осматривать
