Как становятся предателями (СИ) - Кацман Изяслав
Беседа о стране Ирс настолько затянула меня, что я с некоторым неудовольствием пожал плечами, когда Кутукори, с виноватым видом пролепетал, что «Сонаваралингатаки велел напомнить ему о встрече с тонбе Пагукусуме, который уже ожидает…»
-Увы, уважаемый Лимпор, приходится прервать столь интересную и познавательную беседу – произношу с искренним сожалением, вставая из-за стола – Дела.
Последнее слово прозвучало у меня чуть ли не извинительно. Агент Заокраиного Запада понимающе улыбается, кивая головой.
Шеф столичной полиции, ожидал возле моего рабочего кабинета. Это с ирсийским шпионом разговоры после превращения его из арестованного в гостя Солнцеликой и Духами Хранимой протекают в непринуждённой обстановке. Чиновников же приходится принимать сугубо по-деловому.
В отличие от своего предшественника на этом посту, сотника текокских регоев Кахилурегуи, явившийся на доклад капитану принадлежал к новому поколению, прошедшему Обитель Сынов Достойных Отцов. Служба рядовым, а затем десятником в «пану макаки», и пребывание на должности второго помощника начальника городской стражи, по мнению Шонека, который курировал до недавних пор наше «кадровое управление» позволила оценить деловые качества отпрыска семейства потомственных столичных регоев достаточно высоко, чтобы рекомендовать того в заместители к Кахилурегуи. Выбор тенхорабитского Вестника оказался весьма удачен, и уже через два года Пагукусуме тянул на себе практически полное руководство ловлей преступников в одном из самых проблемных в криминальном плане городов острова. Формальный же начальник со спокойной душой занимался тем, что у него хорошо получалось – а именно, возглавлял периодические облавы на окраинах. Ещё через три года бравого сотника, помнившего ещё Пилапи Великого, аккуратно оттерли от всех полицейских дел, назначив командиром существующего сугубо формально соединения из всех трёх столичных ополченческих батальонов-цабов – вроде бы повысили человека в должности, придав ему в подчинение полторы тысячи человек в военное время, а по сути, превратили в «свадебного генерала». Ну, мне, чтобы не обидеть хорошего человека, лишней должности не жалко – в конечном счёте, не его вина, что уже не соответствует требованиям времени. Молодые лейтенанты, командующие батальонами тенукского ополчения, справлялись с обязанностями по первичному военному обучению и без заслуженного ветерана, но должную долю почтения к осколку старой эпохи проявляли. Причём мне даже не пришлось проводить с ними разъяснительную работу на этот счёт – минимальное уважение к возрасту у папуасского молодняка никуда не девалось, а старику Кахилурегуи хватало ума понимать границы своей некомпетентности и устарелости знаний с умениями в новых условиях и не лезть в работу командиров цабов и их помощников, довольствуясь принятием парадов и участием в пирушках офицеров и унтеров, где всегда пользовался вниманием публики со своими рассказами о былых, практически легендарных, временах.
Ну а Пагукусуме, став официальным шефом столичного УВД, продолжил превращение городской стражи Тенука в хоть что-то похожее на американскую полицию или российскую милицию: кроме умеющих орудовать дубинками и мечами регоев, какие-никакие детективы, способные искать улики и использовать их для поиска преступников, в штате появились практически вместе с выпускником Обители Сынов Достойных Отцов, но теперь им в помощь в архивах стали накапливаться толстые папки с информацией на обитателей криминальных углов города; да и с осведомителями из числа уголовной и околоуголовной публики работа пошла более вдумчивая и деликатная – наряду с прежним мордобитием, путём которого выколачивалась информация,применялись и иные способы развязывать языки у уличной шпаны и скупщиков краденного, а связи стукачей с органами правопорядка теперь старались оставлять втайне от их «коллег».
Шеф столичной полиции опыт общения с Сонаваралингой-таки уже имел, потому стразу переходит к делу, ограничившись коротким, по папуасским меркам, приветствием – вот за это я люблю молодёжь, что онаначинает мало-помалу откровенно забивать на старые туземные ритуалы. Говорил же Пагукусуме о вещах не очень приятных. Впрочем, иного от начальника подобной структуры и не ожидалось.
По идее говоря, информация, которую сейчас выдавал капитан, должна была поступить мне от политического отделения полиции или контрразведки, а отнюдь не от ведомства, больше занятого наведением порядка в трущобах и ловлей уголовников. Но, однако ж, об очередной проблеме узнаю от Пагукусуме, а не от Кутны-Набала.
Офицер, закончив говорить, выжидающе смотрит на меня: «Дескать, что делать будем?» И получает в ответ: «Спасибо, капитану Пагукусуме, за службу. Можешь идти. Я буду думать». А чего ещё можно в такой ситуации сказать…. Главный столичный полицейский покидает мой кабинет в сильном недоумении.
Мне же вдруг стало даже смешно: как от озадаченности молодого капитана, по мнению которого следовало немедленно кого-то хватать и наказывать, проявленным Сонаваралингой-таки равнодушием, так и от обнаружения оппозиции «слева» практически одновременно с мятежом консервативных элементов. А как ещё квалифицировать обнаруженных Пагукусуме радикальных тенхорабитов-«воителей», массово вербующих, оказывается, неофитов среди тенукских ремесленников и обитателей трущоб; имеющих уже пару своих молельных домов, отдельных от единоверцев более умеренного толка; и даже проникших в столичное ополчение на младшие офицерские и унтерские должности. Например, в сохранившем полную лояльность во время путча «Истинных дареоев» и активно участвовавшем в его подавлении Сто двадцать седьмом цабе двумя сотнями из трёх командовали «воители».
Если честно, когда только начиналось моё сотрудничество с Идущими По Пути Света и Истины, я как-то не придавал значения периодическим выпадам Шонека в адрес неких Ревнителей и Воителей, которые Вестник допускал в своих рассказах о внутренней тенхорабитской «кухне». Чуть позже стало понятно, что монолитное единство представителей этой религии таковым кажется только для сугубо поверхностного наблюдателя, а на самом деле среди тенхорабитов до фига течений и толков. Старый тоутец, правда, для всех них был авторитетом, и пока у Шонека хватало сил, все эти разногласия в общине выходцев из Внутриморья проходили у меня где-то на уровне споров «остро- и тупоконечников». Но в последнее время дед серьёзно сдал, больше времени проводя в Среднем Талу, хвойные рощи которого оказались самым благоприятным местом во всём Пеу для его здоровья. Равного же Вестнику по авторитету для всех без исключения Людей Света и Истины среди переселившихся на наш остров не нашлось. Вот и полезли Ревнители с Воителями из щелей. Впрочем, первые, сторонники соблюдения целой кучи заповедей и ограничений, достающие более умеренных единоверцев постоянными нападками за уступки язычеству, были по большому счёту головной болью собственно тенхорабитской общины. Ну, разве что старина Хошчай-Кхшунар одно время пытался достучаться до душ туземцев пламенными проповедями, переходящими в обличительные речи, на улицах Мар-Хона, по итогам которых благодарные слушатели частенько стучали ему по физиономии. А вот исповедуемые вторыми уравнительные идеи в духе «казарменного коммунизма» вкупе с готовностью эти идеи претворять в жизнь любыми методами вплоть до грубой силы пришлись по душе многим папуасам.
По большому счёту, поборники Света и Истины даже в самых «тенхорабитских» районах острова по-прежнему в меньшинстве, а уж на фоне аграрно-архаичного окружения очагов прогресса их вообще мизер. На данный момент заморскую религию исповедует от силы пять процентов туземного населения. Причём в эти проценты входят все: от упоротых Ревнителей до тех, кто раз в полгода появляется в молельном доме или участвует в шествиях на День Провозглашения Вести. Однако из земной истории я прекрасно помнил, что сплочённое меньшинство запросто может навязать свою волю аморфному большинству.
