Томас Роллестон - Мифы, легенды и предания кельтов
Тогда семеро отрубили голову Брана и вместе с Бранвен отправились исполнять его повеление. Но, когда они добрались до Абер-Алау, Бранвен вскричала: «Горе мне! Зачем я, несчастная, родилась на свет, если из-за меня погибли два острова!» Она испустила стон, и сердце ее разорвалось. Для нее возвели четырехгранный курган на берегу Алау, и место это зовется Инис-Бранвен[164] и по сей день.
Семеро обнаружили, что за время их отсутствия Касваллаун, сын Бели, завоевал Британию и убил шестерых вождей, верных Карадауку. Убийца, искусный в колдовстве, сумел набросить на себя волшебный покров невидимости, и Карадаук видел лишь смертоносный меч, но не того, кто держал его, и сердце его разорвалось от этого горестного зрелища.
Путники добрались до Харлеха и семь лет слушали там пение птиц Рианнон, «и в сравнении с ними все прочие песни были грубы и неприятны». Потом они отправились в Гвалес, что в Пенвро, и нашли там прекрасный просторный чертог с видом на океан. Когда они вступили туда, они забыли все прошлые скорби и все, что приключилось с ними, и прожили там в радости и веселье восемьдесят лет, и чудесная голова говорила с ними как живая. Барды называют это время «Весельем Благородной Головы». В том чертоге было три двери; одна из них, выходившая на Корнуолл и Абер-Хенвелин, была заперта, а две другие — открыты. И однажды Хейлин, сын Гвина, сказал: «Да постигнет меня несчастье, если я не отопру эту дверь и не узнаю, правда ли была нам предсказана». Он отворил ее, и сразу ко всем вернулась память и пришла скорбь, и они немедля отправились в Лондон и похоронили голову на Белой горе, где она и оставалась, пока Артур, не желавший своей земле иной защиты, кроме крепких мечей, не вырыл ее оттуда. Это и есть «Третья Роковая Находка» Британии.
Так завершается эта варварская повесть, изобилующая элементами мифа, ключ к которым давно утрачен. Черты северной жестокости, в ней присутствующие, заставили отдельных исследователей предположить, что на формирование окончательного ее облика оказали влияние исландские саги. В пользу данной гипотезы говорит образ Эвнисьена. «Сеятель раздоров» встречается, конечно, и в чисто кельтских преданиях, но редко — в сочетании с оттенком героизма, отчетливо проступающим в описании кончины Эвнисьена. Кроме того, ирландский «злой язык» все-таки редко доходит до такой дьявольской вредоносности.
СКАЗАНИЕ О ПРИДЕРИ И МАНАВИДАНЕ
После всех этих событий Придери и Манавидан возвратились во владения Придери, и Манавидан взял в жены Рианнон, мать своего друга. Они жили так какое-то время в счастье и в довольстве. Однажды они поднялись на гору Горсед-Нарберт, и вдруг послышался гром и на землю пал тяжелый туман, так что в двух шагах не было ничего видно. Когда туман рассеялся, земля вокруг опустела — ни домов, ни людей, ни скота, ни полей. Дворец Нарберта, правда, стоял, но он был совершенно пуст — как если бы в живых остались только Придери, Манавидан и их жены — Киква и Рианнон.
Два года они жили, питаясь тем, что осталось во дворце, охотясь и собирая дикий мед; но в конце концов им это надоело. Манавидан предложил: «Давайте пойдем в Ллойгир и добудем там какие-нибудь инструменты». Они отправились в Херефорд и поселились там; Манавидан и Придери научились изготавливать седла, и Манавидан украшал их синей эмалью — он научился этому искусству у великого мастера Лласара Ллайсгивида. Но вскоре другие седельные мастера Херефорда, узнав, что люди покупают только седла Манавидана, сговорились убить пришельцев. Придери хотел сразиться с ними, но Манавидан убедил его перебраться в другое место.
Они поселились в другом городе и стали там делать невиданные щиты, но и оттуда их прогнали мастера-соперники. То же повторилось и в следующем селении, где они промышляли башмаками, и наконец все четверо решили возвратиться в Дивед. Там они стали жить охотой, как и раньше.
Однажды они подняли белого кабана и тщетно гнали его, пока он не привел их к огромному, высокому дворцу — никогда прежде в этом месте друзья не видели никаких построек. Кабан вбежал в замок, собаки — за ним, и Придери, вопреки совету Манавидана, чувствовавшему дурное волшебство, отправился на поиски собак.
В центре зала он обнаружил фонтан; рядом с ним на мраморной подставке стояла золотая чаша. Пораженный изяществом работы, Придери взял чашу в руку и не мог уже ни выпустить ее, ни уйти, ни даже закричать и, неподвижный и немой, остался стоять возле фонтана.
Манавидан возвратился в Нарберт и рассказал Рианнон, что произошло. «Плохим товарищем ты был, — сказала она, — и хорошего товарища ты потерял». На следующий день Рианнон сама отправилась в замок. Она нашла там Придери немого и оцепеневшего. Как и он, она коснулась чаши, и с ней произошло то же, что с ним; тут раздался удар грома, на землю пал тяжелый туман, а когда он рассеялся, замок исчез со всем своим содержимым, включая жертв колдовства.
Манавидан опять вернулся в Нарберт к Кикве, жене Придери. Та, узнав, что их осталось только двое, страшно опечалилась. «Ей даже расхотелось есть и стало безразлично, жива она еще или уже умерла». Манавидан, увидев это, сказал ей: «Ты ошибаешься, если горюешь так, боясь меня. Давным-давно я поверил Придери и как дружил прежде с ним, так буду дружить с тобой». — «Господь вознаградит тебя, — отозвалась Киква. — Этих-то слов я и ждала». С тех пор она осмелела и стала радостней.
Киква и Манавидан снова попытались прокормиться в Ллойгире обувным делом, но столкнулись с той же враждебностью и волей-неволей возвратились в Дивед. Однако на этот раз Манавидан взял с собой мешок пшеницы и засеял ею три поля. Когда пшеница созрела, он пришел на одно из них и объявил: «Завтра я буду жать». Но назавтра на этом поле не обнаружилось ничего, кроме голой стерни.
На следующий день повторилась та же история со вторым полем. Однако, когда очередь дошла до третьего, Манавидан вооружился и решил поймать неизвестного грабителя. В полночь он услышал шум и увидел, что на поле пришла огромная мышиная стая; каждая мышь взбиралась на стебель, отгрызала колос и уносила. Манавидан попытался погнаться за ними, но они оказались проворней, и ему удалось схватить только одного неловкого мышонка. Он завязал добычу в рукавицу, принес в Нарберт и рассказал Кикве, что произошло. «Завтра я повешу этого воришку», — объявил он; Киква, правда, сочла, что пытаться отомстить мыши ниже его достоинства.
На следующий день Манавидан поднялся на гору Нарберт и воткнул на ее вершине две раздвоенные палки для виселицы. Не успел он это сделать, как невдалеке показался школяр в лохмотьях — первый человек, который появился в этих местах за все время действия заклятия. Школяр спросил, что он делает, и попросил оставить мышь в покое: «Человеку твоего звания не пристало касаться такого низкого существа». — «Клянусь небом, я не отпущу эту мышь», — заявил Манавидан; школяр предлагал ему фунт серебра, но вскоре сдался: «Как пожелаешь, господин. Просто я еще не видел, чтобы человек твоего звания касался руками мыши» — и ушел.
Стоило Манавидану положить на две палки поперечину, как на дороге появился священник в богатых одеждах, верхом на коне; беседа повторилась, правда, священник предлагал уже три фунта за жизнь мышонка, но наш герой так и не согласился. «Что ж, делай как знаешь», — молвил путник и проехал мимо.
Манавидан уже накинул петлю на шею мышонка, как вдруг узрел приближающегося епископа со свитой. Он отложил нитку и попросил у епископа благословения. «Пусть будет с тобой благословение Господне. А что ты делаешь?» — «Вешаю вора», — был ответ. Епископ предложил семь фунтов, «чтобы человек такого звания не марался о столь недостойное существо». Манавидан отказался. Дело дошло до двадцати четырех фунтов, а потом и до всех коней и всех богатств, которые вез с собой епископ — тщетно. «Тогда назови свою цену», — сказал епископ. «Назову, — согласился Манавидан. — Пусть получат свободу Придери и Рианнон». — «Будь по-твоему», — не возражал мнимый епископ. Далее Манавидан потребовал расколдовать семь округов Диведа и объяснить, кто же эта мышь и почему на страну было наложено заклятие. «Я — Ллуид, сын Килкойда, — объявил епископ, — а мышь — моя жена. Не будь она беременна, ни за что бы тебе не поймать ее». Тут необходимо вспомнить рассказ о свадьбе Рианнон. Заклятие было наложено на страну с тем, чтобы отомстить за друга Ллуида, Гваула, сына Клуда, с которым отец Придери и его рыцари так славно поиграли в «барсука в мешке» в замке Хевида Хена. Мыши-воришки были заколдованные дамы и воины Ллуида.
Затем чародея заставили пообещать, что никто больше не станет мстить ни Придери, ни Рианнон, ни самому Манавидану, и, когда два заколдованных пленника живыми и здоровыми появились на горе, Манавидан отпустил мышь. «Ллуид прикоснулся к мыши волшебной палочкой, и она превратилась в прекрасную молодую женщину». Оглядевшись вокруг, Манавидан увидел, что все окрестные земли ухожены и заселены, как в лучшие времена.
