Арон Гуревич - Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства
Как видим, Бертольд не боится обсуждать весьма острые ситуации, возникавшие в обстановке феодального насилия периода «междуцарствия». Если теоретики политической власти проводили разграничение между законной монархией и попирающей право тиранией применительно к высшим этажам общественного здания, оправдывая мятеж знати против государя, который нарушил обычай и превысил меру своей компетенции, то Бертольд допускает неповиновение любого вассала и зависимого человека его господину, коль скоро приказы последнего вступают в противоречие с религиозными заповедями.
Решительно осуждая как «безумное и еретическое» учение о предопределении ко спасению или гибели, Бертольд подчеркивает: «Против твоей воли Господь не введет тебя в царство небесное» (8, № 31). Если человек, вознамерившийся испытать бога, прыгнет в Регенсбурге с моста в Дунай или с колокольни на твердую землю, то неминуемо погибнет. А посему надобно гнать от себя мысль, будто тот, кто поступает дурно, скорее достигнет царства небесного, нежели тот, кто поступает хорошо. Не следует возлагать ложных упований на божье предопределение (vorbedaehtlichkeit).
Никакие паломничества, поездки за море ко Гробу святому, даже основание монастыря не спасут душу, если в ней нет искреннего сокрушения. «Иные идут в Компостеллу ко святому Иакову, бегают туда и сюда… Я не хочу отвратить пилигрима от святого Иакова, однако в одной-единственной мессе ты получишь больше милости Бога, чем бегая в Компостеллу. Что найдешь ты в Компостелле? Голову святого Иакова. Это хорошо, но это мертвый череп, а лучшая его часть — на небесах. А что обретешь ты у себя дома? Всякий раз, когда ты поутру посещаешь церковь, ты находишь истинного Бога и истинного Человека во плоти и душе так же верно, как и в день Его Рождества. В одной мессе ты найдешь большую награду, нежели в течение шести недель паломничества ко святому Иакову и шести недель пути домой» (8, № 31). Как видим, Бертольд чрезвычайно сдержан в отношении паломничеств, которые были в высшей степени популярны на протяжении всего Средневековья (да и позднее!), считаясь вернейшим средством очищения от грехов и исцеления недугов и оттесняя на второй план само божество. «Мертвый череп»? Но народ верил как раз в противоположное тому, чему учит проповедник: святой пребывает не только на небесах, но и в месте, где поклоняются его останкам. Вообще нужно заметить, что о чудесах, творимых святыми, Бертольд (в противоположность авторам латинских «примеров») говорить не склонен. Может показаться, что наш проповедник выступает здесь в роли предтечи реформаторов и скептиков последующих веков. Но правильнее видеть в нем представителя той части ученого духовенства, которая не разделяла по отношению к культу святых энтузиазма масс, склонных превращать мощи святых в своего рода фетиши и поклоняться им как самостоятельным источникам благодати. В глазах духовенства месса, представляющая собой акт непосредственного символического общения верующих с богом, обладает большей ценностью.
Но месса, с ее символизмом и образностью, должна быть понятна всем верующим. Бертольд против их простого присутствия и механического, пассивного участия в этом таинстве и в особой проповеди детально разъясняет содержание мессы (8, № 31). Собеседник Бертольда признается: «Мы не понимаем мессу. Проповедь мы понимаем дословно, а мессу — нет, мы не понимаем того, что поют или читают». Разбирая мессу часть за частью, проповедник замечает, что прихожане должны стоять на ней со смирением, не позволяя себе посторонней болтовни или суетности, ибо на мессе незримо присутствуют сотни ангелов. Все должны оставаться на мессе до ее окончания. Иные спешат из церкви во время чтения Евангелия, но это все равно как если б человек, приглашенный на пир, ушел, видя, как накрывают стол. Бертольд неустанно и последовательно заботится в своих проповедях об углублении веры прихожан, о превращении ее из суммы ритуалов, жестов, внешних актов с большой примесью суеверий в дело совести, в содержание душевной жизни каждого индивида 18.
Жизнь души, внутренняя борьба со своими греховными побуждениями и поступками, по Бертольду, решающее и, собственно, единственное условие достижения царства небесного. А потому вовсе не обязательно расставаться со своим имуществом или с частью его в пользу бедных, — не в этом спасение. Укреплявшиеся «инстинкты» бюргерской собственности превосходно гармонировали с перестройкой индивидуальной душевной жизни, которая начиналась прежде всего как раз в городской среде. Бертольд не устает настаивать на том, что человек наделен свободой воли, и утверждает: свободно и сознательно избранный путь добродетели — единственное средство спасения. Даже если человек отправится по морю в паломничество к святому Иакову (к этой теме он возвращается неоднократно) и будет ездить так на протяжении двадцати лет или сорока и даже пятидесяти лет, но не будет иметь добродетели, ему не дождаться награды от Бога. Ты можешь сегодня основать монастырь, завтра — госпиталь, на третий день — епископство и так продолжать в течение десяти лет, заявляет проповедник, но без добродетели любви Господа тебе не завоевать (8, № 28). Не добрые дела сами по себе, но состояние души, углубление религиозного чувства, вслушивание в свою внутреннюю жизнь — в центре внимания Бертольда Регенсбургского на всем протяжении обширного цикла его проповедей.
Сосредоточение мысли на абсолютной ценности свободы человеческой воли едва ли правомерно суживать до одной лишь религиозной сферы. Вспомним, в каком смысле Бертольд настаивает на ограниченности власти земного господина над подданными: эта власть не может распространяться на внутренние побуждения, совесть и душу человека. Он не обязан повиноваться приказам господина, если они противоречат его совести, и тот, кто по повелению своего сеньора грабит, насилует, убивает и оскверняет святыни, — губит свою душу. Мысль о необходимости повиноваться богу в ущерб покорности земному господину в тех условиях означала отвоевание для человеческой свободы новой территории, которой в более ранний феодальный период у нее не существовало. Тем самым в контексте традиционной религиозной аргументации отстаиваются права личности члена бюргерского сословия. Тенденция духовенства и монашества к углублению религиозного содержания жизни верующих встречается здесь с тенденцией городских слоев феодального общества укрепить свою свободу — необходимое условие их социального и экономического развития, и эта последняя приобретает осознанное обоснование, санкционированное высшими идеалами. Не здесь ли одна из разгадок необычайной, ни с чем не сравнимой, на взгляд современников, популярности Бертольда Регенсбургского? Не уснащение проповеди занимательными анекдотами и «примерами», но страстное и красноречивое, доходившее до разумения каждого религиозное обоснование коренных ценностей, которые исподволь складывались в среде бюргерства, — вот в чем, по-видимому, нужно искать источник широчайшего резонанса его выступлений, сделавших Бертольда «властителем дум» своего времени.
Культура «ученых», образованных вступает на страницах проповедей Бертольда во взаимодействие не столько с «фольклорной» народной культурой неграмотных, сколько с той ментальностью, которая складывалась в городе. Идеи, развиваемые Бертольдом Регенсбургским, давали религиозно-этическую формулировку чаяниям и устремлениям людей, которые едва ли были готовы самостоятельно выразить их. То, что эти потребности находили в его речах теологическое обоснование, придавало им особую силу и значимость. Земные заботы и материальные интересы получали высшую санкцию, возводились в ранг выполнения божественных предначертаний. Человеческая личность, которая начинала себя осознавать, принимала себя, свое общественное и профессиональное призвание, собственность и время за дары божьи, за «таланты», «фунты», кои надлежало возвратить Творцу сохраненными и преумноженными. Личность еще не могла найти, да и не искала оснований в самой себе, но в ее подчинении Создателю таился источник ее уверенности в том, что ценности, которыми она обладает, суть ценности абсолютные. Отстаивая их, индивид принимал личное, непосредственное участие во вселенской борьбе между высшим Добром и метафизическим Злом.
Не случайно для описания этой борьбы Бертольд с готовностью прибегает к военной терминологии. Награда (Ion, stipendia) — это то, чего заслуживает доблестно сражающийся рыцарь. Если он отличился, говорят: «Нужно его наградить и оказать ему высокую честь». И точно так же поступает Господь со своими солдатами (soltritter), которые сражаются за него, — он дарует им в награду вечную жизнь.
Подобно этому, и у дьявола на службе состоят солдаты, но он их вознаграждает по-своему, вечной смертью, даруя им то, что имеет, — вечное пламя и вечные муки (8, № 33).
