Гянджеви Низами - Пять поэм
Пробуждение Ширин
Кровавый ток лился, все расширялся он…Нарциссы глаз Ширин свой позабыли сон.
Порой, в былых ночах, о горестях не зная,Она бросала сон при сладких звуках ная.
А ныне — не гляди, иль сердце заболит! —Кровь жаркая царя проснуться ей велит.
Как птица, вскинулась от хлынувшего света;Ее ужасный сон ей предвещал все это.
И сорвана Ширин с Хосрова пелена,—И видит кровь она, и вскрикнула она.
Увидела не сад, не светлое созданье:Встречает взор ее разрушенное зданье.
Престол, что без венца, ее увидел взор,Светильник брошенный: все масло выкрал вор.
Разграблена казна, ларец лежит разъятый,Войска ушли. Где вождь? Сокрылся их вожатый!
И мраком слов своих Ширин чернила ночьИ плакала; затем пошла неспешно прочь.
И с розовой водой вернулась к изголовью,Чтобы омыть царя, обрызганного кровью.
Льет амбру с мускусом, — и крови больше нет.И тело царское сверкает, словно свет.
И тот последний пир, что делают для властных,Устроила Ширин движеньем рук прекрасных.
И, ароматами овеявши царя,На нем простерла ткань, алее, чем заря.
Усопшего царя как будто теша взоры,Надела и сама роскошные уборы.
Шируйе сватается за Ширин
Для сердца Шируйе Ширин была нужна,И тайну важную да ведает она.
И молвил ей гонец, его наказу вторя:«С неделю ты влачи гнет выпавшего горя.
Недельный срок пройдет — покинув мрак и тишь,Ты двухнедельною луной мне заблестишь.
Луна! В твоей руке над миром будет сила.Все дам, о чем бы ты меня ни попросила.
Тебя, сокровище, одену я в лучи,От всех сокровищниц вручу тебе ключи».
Ширин, услышав речь, звучащую так смело,Вся стала словно нож, вся, как вино, вскипела.
И молвила гонцу, потупясь: «Выждем срок!»Так лжи удачливой раскинула силок.
И скоро Шируйе такой внимает вести:«Когда желаешь ты царить со мною вместе,
Ты соверши все то, что я тебе скажу.Я благосклонностью твоею дорожу.
Уже немало дней я чувствую всей кровью,Что я полна к тебе растущею любовью.
И если в дружбе я, как ведаешь, крепка,—Все для меня свершить должна твоя рука.
В своих желаниях я так необычайна,—Но есть в них, Шируйе, и сладостная тайна.
В тот час, когда с тобой соединимся мы,Я все тебе скажу среди полночной тьмы.
Прошу: ты пышный свод дворцового айванаСнеси, хоть он достиг до яркого Кейвана.
И дальше: повели, чтоб выкинули вонИз царского дворца Хосрова древний трон.
Чтоб след могущества разрушили, чтоб рьяноВзыграл огонь и сжег весь пурпур шадурвана.
Джемшида чашу, царь, вели сломать, чтоб к нейНе мог нас привлекать узор ее камней.
И коль Парвиза власть уже не ширит крылья,Пускай Шебдизу, царь, подрежут сухожилья.
Когда исполнят все, исполнят все подряд —Пусть погребения свершается обряд.
Дай шахматы царя из яхонтов на зельеЦелебное — сердцам подаришь ты веселье.
Пусть голубой поднос разломят, — бирюзаПусть в перстнях и серьгах всем радует глаза.
Не слушай, как Хосров, ты без конца Барбеда,Навеки изгони ты из дворца Барбеда.
Когда моих забот исчезнет череда,Служением тебе как буду я горда!
И я склонюсь к тебе той сладкою пороюИ тайну замыслов, как молвила, открою».
И сердце Шируйе отрадою полно,По слову Шируйе все было свершено.
Все замыслы Ширин свершились друг за другом:Все сделал Шируйе, чтоб стать ее супругом.
«Твой выполнен приказ», — услышала она.И пылом радостным прекрасная полна.
Все из вещей царя, все из одежд царевых,От обветшалых риз и до нарядов новых,—
Все нищим раздавать велит она скорей.Все на помин души — души царя царей.
Смерть Ширин в усыпальнице Хосрова
Заря меж облаков встает не в зыби ль сладкой?Но сладкий день, взойдя, принес погибель Сладкой.
Хабешский негр, во тьме[245] несущий камфору,—Рассыпал тюк — и луч прошел по серебру.
Из крепости смотрел на месяц чернокожий,—И вдруг оскалил рот, смеясь, как день пригожий.
Вот кеянидские носилки, лишь заряБлеснула, — сделала царица для царя.
Носилки в золоте; в кемарское алоэРубины вправлены, напомнивши былое.
И царь, как повелел времен древнейших чин,На ложе смертное положен был Ширин.
В назначенный покой — Ширин услышав слово —На царственных плечах цари внесли Хосрова.
И там пред мраморным бесчувственным лицомНосилки обвили торжественным кольцом.
И каждый палец стал у бедного БарбедаКалам расщепленный. Весь мир был полон бреда.
На этот хмурый мир взирал Бузург-Умид.Он, миру верящий, от мира ждал обид.
Стенал он: «Небеса да внемлют укоризне:Лишился жизни шах, — и нас лишил он жизни.
Где всех народов щит? Где слава всех царей?Где стяг и острый меч, что всех мечей острей?
Где тот, чья на миры легла победно риза?Где скрылся наш Кисра? Где нам сыскать Парвиза?
Коль к переезду ты далекому готов,Равно: Джемшид ли ты, Кисра, иль ты — Хосров!»
Прислужниц и рабов понура вереница;Средь них, как кипарис, идет Ширин-царица.
В кольце ее серег сокровища морей,На плечи за кольцом легло кольцо кудрей.
Насурьмленных бровей растянутые луки,Хной, как пред свадьбою, украшенные руки.
И золотой покров течет с ее чела,И ткань Зухре огнем вдоль стана потекла.
Кто мог бы смертные так провожать носилки?Прохожих опьянял и страстный взор и пылкий.
Как опьяненная, сопровождала прах,Идя с припляскою, как будто на пирах.
Все, глядя на Ширин, решали вновь и снова:«Не в горести она от гибели Хосрова».
И думал Шируйе, в себе таящий тьму,Что сердце Сладостной склоняется к нему.
И всю дорогу шла с припляскою царица.Вот купол перед ней… Вот шахская гробница.
Рабыни скорбные столпились за Ширин,Роняя жемчуг слез на щек своих жасмин.
Внесли царя под свод. Вкруг сумрачного ложаВстал за вельможею, безмолвствуя, вельможа.
И у Ширин жрецом был препоясан стан,И в склеп вошла Ширин — и ею знак был дан
Гробничный вход прикрыть. И вот в наряде аломК носилкам царственным идет она с кинжалом.
И, рану обнажив носителя венца,Прижала алый рот ко рту ее рубца.
И так же в печень, в бок царица захотелаСвой погрузить кинжал, свое пронзая тело.
И ложе царское ее покрыла кровь,Как будто кровь царя, растекшаяся вновь.
И вот она с царем без возгласа, без речи,Уста прижав к устам, к плечам прижавши плечи.
Но вскрикнула она, от рта отъявши рот…И слышит за дверьми сгрудившийся народ:
Что две души слились, что в теле нету муки,Что нет в душе тоски, что нет сердцам — разлуки.
Тебе, чьим пламенем для смертных озаренБыл этот брачный пир, — да будет сладок сон!
Пусть тот да ощутит всевышнего десницу,Кто тихо вымолвит, прочтя сию страницу:
«Аллах, оберегай могильный этот прах!Двух пламенных прости, о благостный Аллах!»
Осанна Сладостной, осанна сладкой смерти!О смертные, любви, все победившей, верьте!
Так умирают те, что страстно влюблены,Так души отдавать влюбленные должны.
И женщина ли та, в которой столько воли?Муж с женщиною схож, когда боится боли.
Порою сладостно бегущая с плечаСкрывает тканых львов изгибами парча.
Взмыл на дорогах зла самум слепой и дикий,Жасмин он оборвал, снес кипарис великий.
И тучи поднялись из-за морей беды,И грозы грянули из черной их гряды.
И ветер из равнин, как бы единым взмахом,Весь воздух слил в одно с взнесенным черным прахом.
Лишь о случившемся сумели все узнать,—Восславили Ширин. И возгласила знать:
«Прославим этот час! Земля в просторах злачныхНевест, подобных ей, рождай для пиршеств брачных!
Мутриба в Африке, мутриба на Руси[246]Создать подобный пир — напрасно не проси».
…Все, положив с царем прекрасный прах царицы,Ушли и наглухо замкнули дверь гробницы.
И размышляли все над сладостным концом.И на гробнице так начертано резцом:
«Одна Ширин, чей прах взяла сия могила,Себя своей рукой в знак верности убила».
В осуждение мира
