Яков Голосовкер - Сказания о титанах
И тут, что-то припомнив из своих былых прорицаний, тихо, словно про себя, сказал Тиресий:
— Да, я теперь слеп. А твоя слепота, Пелей, еще впереди. Захиреешь ты от этого знания.
Давно знал Тиресий, что за брак с бессмертной нереидой постигнет полубога Пелея кара: преждевременная старость и хворь.
Но никто тогда не понял его вещих слов. Каждый сидел и обдумывал слова зрячего Пелея, пока суровый голос Геракла не нарушил молчания:
— Я видел зверя, который был богом: так был он силен. Может быть, он и был вашей Истиной?
И тут впервые за все время ночной беседы прозвучал голос Хирона:
— Зверь не может быть богом — он зверь. И тотчас все глаза устремились к страдающему титану, но он не пояснял своих слов. Огромными пылающими глазами смотрел Хирон на своих гостей, и все поняли, что он сейчас скажет то, что долго от них таил. У всех гулко забилось сердце, и длительный миг казалось, будто по пещере мечется, натыкаясь на стены, слепое Время и не знает, где из нее выход. Сказал Хирон:
— Отдаю я мое бессмертие. Не могу я, титан, быть только зверем.
Хотя его слова были простые и обычные в кругу его гостей, среди которых сидели бессмертные киклоп Телем и Силен, но их смысл был необычен. Еще никто никогда в тысячелетиях и веках не отдавал своего бессмертия обратно жизни и не превращал себя добровольно в смертного.
Силясь понять мысль Хирона, гости продолжали молча смотреть на него, покорясь той огненной печали, которая пылала в глазах сына Крона. И когда Феникс первый постиг до конца, что Хирон покидает жизнь и уйдет навсегда с земли, встал он и с тоской в голосе сказал:
— Ты уходишь от нас из живой жизни, Хирон! Тогда все безразлично.
И тут все поняли, что титан Хирон не в силах больше длить борьбу живой и мертвой жизни, которую вели в его теле лернейский яд и бессмертная сила титана. Страдание пересилило волю.
Но не могла этого принять мысль Телема: ведь даже свергнутые молнией титаны остаются бессмертными в тартаре, а Хирон отдает свое бессмертие. Сказал:
— Ты титан и задумал не титаново дело. И когда Хирон ничего не ответил, послышалось бульканье, а затем бормотанье пьяного Силена:
— Я бы не отдал. Зачем отдавать! Неужели Хирон хочет стать навеки тенью — пустым бурдюком? И отравленное вино жизни — все же вино.
И хотя Силен бормотал как будто смешливо и казался совсем пьяным, все слушали его пьяную болтовню со вниманием и даже с робкой надеждой.
А он продолжал:
— Будет скучно пьянице Силену без Хирона. Ты ведь тоже всегда пьян, как и я: я — от вина, ты — от мудрости. Жить — это значит опьяняться. Не отдал бы я бессмертия, Хирон. Не сказал ли ты это оттого, что отрезвел?
Понимали гости пещеры, что хочет старый Силен удержать Хирона на земле, но никто не знал, что сказать Хирону, не солгав. Легко убеждать страдающего терпеть страдание, когда есть страданию исход. Но страдание Хирона было безысходным.
Только Геракл выговорил скучным голосом:
— Хирон, ты забыл о Геракле.
А Пелей положил руку на плечо Феникса и добавил:
— Неужели и Хирон может стать слепым? Кто же будет ему поводырем: не ты ли, Феникс?
И у всех друзей и учеников мудрого кентавра сжалось сердце от слов Пелея при мысли, что ослепнет разум Хирона-прозрителя от яда.
Тогда встал Телем и вторично склонился перед Хироном. Сказал:
— Еще раз я поклонился твоему мужеству, Хирон. Когда титан уже не может быть титаном — он становится тенью. Ты решил, как решает титан.
Пока опечаленные гости говорили, Хирон собирался с мыслями. Он увидел, как любят его друзья, и решил еще раз пересилить муку, ответить каждому из друзей и в последний раз их утешить. Сперва обратился он к Фениксу:
— Ничто, Феникс, не безразлично. Нет безразличия в сердце Титана и в мире титановой правды. Кому все безразлично, тот живет уже в мире мертвой жизни, а не живой. И ничего не скучно, пока тело смеется и пока мысль рождает. Я ухожу, потому что тело мое только плачет и мысль больше не может быть матерью и порождать знание. Мое бессмертие — теперь только тень.
Так всех по очереди утешал словом Хирон, учитель героев. Не утешал одного Силена. Только сказал ему:
— Старый друг!
Сказание о добровольной смерти бессмертного кентавра Хирона и о его предсмертных дарах
Печальными оставались в пещере на Малее друзья Хирона, и не мог он их ничем утешить.
И бессмертные Телем и Силен, и смертные полубоги Тиресий, Феникс, Пелей и Геракл не могли принять его добровольную смерть. Разве не Хирон учил героев быть всегда как боги? Почему же он сам перестает быть богом?
Понимал это Хирон и захотел пояснить друзьям свое решение и примирить их со своим уходом.
Сказал:
— Трудно вам, только созерцающим страдание, но не страждущим, ощутить страдание до конца. Сострадаете вы мне. Но и море сострадания не равно одной капле безысходного страдания. Жизнь — всегда радость. Это знают умирающие, только слишком поздно узнают об этом. Даже скорбь жизни — радость. Разве осень не радует увяданием? Разве слезы горя не радуют самое горе? Не живут без радости. Даже тень радости — все же радость. Даже богов жестокая радость и та радует других. Разве радость других — не вино бодрости? Примите же и мой уход как радость. Зачем жить дольше Хирону?
Не могу я больше искать корней познания. Не могу ходить по земле: не поднимают мои ноги мое тело, не в силах они поднять и дело мое. Не могу я больше исцелять. Весь я ядовит и, обжигая ядом, отравляю живую почву. Не могу даже прикоснуться к живому телу. Не могу я учить героев. Весь я полон страдания. Уже давно перелилось оно через край. Лишь печалю своей мукой других. Мое зрение мутнеет, и скоро буду я слепым, как Тиресий. Меркнет мое прозрение вместе с глазами. Не видя мира, не смогу я мыслью создавать новые миры! А ведь в этом вся радость мысли.
Скажут: «Слеп Хирон. Боль мешает его мысли видеть». И это снес бы я. Но уже страдание пожирает самую мысль Хирона. Весь я — только пища. Мое тело — только боль. Моя мысль — только боль. Все во мне кричит от боли. Неужели мне стать неумолчным криком?
Нечем мне эту боль оправдать. Крик бесцельного страдания жалок. Высоко только страдание оправданное. Его надо гордо терпеть. Потому и терпит свое страдание Прометей, что оно — мятежное страдание. Не могу я проклинать богов, как он, и будить гневом гнев героев — я, познавший то, чего не познали боги. Да и не нужен земле еще второй мятеж-страдание, когда есть на земле Прометей. Или жить-страдать для одного терпения? Это значит перестать быть титаном. Никому такое, страдание-терпение не нужно. Никому не нужное не нужно и мне. Буду я пуст, как Тень. Одна боль пустоту не наполняет. Я — ненужный.
И хотя все, кто слышал эти слова Хирона, рады были крикнуть, что Хирон нужен миру, все, однако, молчали, не смея в чем-то солгать. И продолжал свое прощальное слово Хирон:
— Нечего будет мне дарить живой жизни. Что ж, подарю я самого Хирона жизни мертвой. Но, уходя в аид, хочу я в последний раз раздать то, чем еще сейчас богат Хирон.
И в последний раз вспыхнули в Хироне его силы титана и вернулось к нему его прозрение.
В эту ночь стал Хирон раздавать друзьям свои дары, завещая им лучшее из того, что он еще имел.
Вот оно, завещание Хирона:
— Ты, Геракл, злосчастный друг Хирона, прими от меня мой первый дар — мое бессмертие. Направь шаги к Кавказу. Передай Прикованному о даре Хирона. Вольются в мятежную волю усталого Страдальца, непокорного, непримиримого, от Хирона новые силы для борьбы за титанову свободу. Прими же мою живую жизнь. Ты — Геракл, и ты ее поднимешь.
Осветилась чудно пещера небывалым сиянием, и на мгновение осветился и засиял сам Геракл.
Продолжал Хирон свое прощальное слово Гераклу:
— Ты, Геракл, Истребитель племени кентавров, истребишь и самого себя. Бьешься ты рукой не лукаво, по титановой правде, управляют же тобой, безумец, Крониды. Но твое самое черное безумие еще впереди. Истребил ты племя кентавров, от кентавра примешь ты и смерть[28]. И не ты один будешь в ответе — ответит за гибель титановых народов поколение полубогов-героев. Очистят герои землю от рода титанов. Истребят и титанов, и гигантов, будут думать, что истребляют чудовищ — и станут герои не нужны богам. Сами захотят они быть богами, и сами же истребят друг друга, по воле Кронидов, в гибельных войнах. Но погибнут в великой славе. Только боги и люди останутся в мире жизни живой. И придет на землю железный век. Отсюда, из пещеры Хирона, ты пойдешь, Геракл, на новый подвиг, и снова в слепоте — поневоле ты убьешь, безумец, в чудовище титана…
Тебе, Тиресий, дважды ослепленный богами, я дарю мое прозрение. Не отнимут его у тебя боги, так как не от них оно, а от меня, титана. Еще долог будет твой век. Читай тайные мысли богов и открывай их смертным героям…
