Зачарованное озеро - Александр Александрович Бушков
Кусты земляных яблок, прихваченные тряпочками на кольях, стояли ровными рядами, как солдаты на параде; все яблоки, конечно, еще зеленые, но число их было велико, так что осень ожидается урожайная. Зеленели перья лука, наливающиеся верхушки редисок виднелись над землей. Тарик задержался у грядки с морквой, приглядываясь. Высмотрел подходящую и легко выдернул, словно гвоздь из чашки с киселем. Желтая морква не набрала еще длины и толщины, но вполне годилась, и Тарик ее в два счета схрумкал, наспех обтерев от земли подолом темной огородной рубахи. Ни с чем не сравнится сладкая и сочная морква, только что выдернутая с грядки, — это вам любой скажет, кто имел дело с огородом.
Аккуратным рядочком стояли тугие капустные кочаны, не доросшие еще до должного размера. Такими же солдатскими шеренгами зеленели кусты земляного хруста, давно в свой срок прополотые и окученные, так что оставалось через месяц выкопать. Вольготно протянулись огуречные плети, и Тарик заглянул в несколько желтых цветков. Там все обстояло, как надлежит: в одних чашечках появились желтые столбики, из которых вскоре получится огуречная завязь, другие оставались пустыми, и хорошо, что их было гораздо меньше. Ну что ж, пусть себе отцветают, с ними никогда не возятся...
Подсолнухи, как им и полагалось, повернули к утреннему солнышку широкие головки, окаймленные желтыми листьями. Полдюжины тыкв приготовились дорасти до приличной величины — значит, будет немало семечек (в отличие от старшего брата, саму тыквенную мякоть Тарик не особенно любил, так что в детстве главным наказанием для него служил не папанин ремень, а большая миска тыквенной каши, которую надлежало съесть до последней ложки). Вот только ореховый куст сиротливо возвышался один-единственный, но тут уж ничего не поделаешь: не приживаются каждый год черенки, хоть ты тресни. Может, и есть какие-то подручные заклинания, допускаемые Создателем, но их держат в тайне и огородники, и землеробы — а ведь должны быть, известно же, что святой Ниато благословил почти не плодоносившую яблоню, и с тех пор у нее цветки ломились. С другой стороны, это был святой, а какая у нас, грешных, святость...
Тарик прошел к колодцу, аккуратному бревенчатому срубу, прикрытому четырехскатной крышей на высоких столбиках, снял тяжелую крышку из толстых досок. Многим не по душе черпать воду, но он это занятие любил. Привычно раскрутил гнутую железную кружку, так что она слилась в сверкающий круг, ведро на цепи улетело вниз и звонко шлепнулось в воду, так что деревянный вал, схваченный железными обручами, ненужно прокрутился, намотав пару-тройку лишних витков цепи. Угадав момент, когда полнехонькое ведро потонуло (а что же не угадать, когда цепь натянулась, колыхая звеньями), Тарик стал крутить ручку. Вот тут уж приходилось потрудиться — но наконец над срубом поднялось ведро, стекавшее струйками. Ага, и Нури появилась — нескладная, в темном огородном платьице, босиком... оно и понятно: в это время года кабальница и необутой походит.
— Опаздываешь, — сказал Тарик скорее весело, чем укоризненно.
— Уж простите, молодой хозяин, я что-то немножко заспалась... — серьезно ответила Нури и как обычно приняла пришибленный вид, хотя Тарик никогда не обращался с ней строго (впрочем, и дружески тоже — не оттого что она кабальница, а из-за этой ее нескладности).
— Ладно, прощаю, — сказал Тарик для порядка. — Начали...
И пошла работа: Нури таскала воду двумя полуведерками (маловата еще, чтобы нагружать ее тяжелой ношей), а пока она ходила туда и обратно, Тарик успевал вытянуть очередное ведро. Так что работа спорилась. Она отняла время, но все же не такое уж долгое, и с каждым ведром дело близилось к концу. Другой огородной работы на сегодня не было, так что утро удалось как нельзя лучше. Когда крутишь ворот, голова ничем не занята, и Тарик успел как следует обдумать оба намеченных на сегодня дела, а над третьим размышлять не стал — неизвестно еще, понадобится ли оно вообще...
Он нарочно встал лицом к бабкиному дому — но все это время тот оставался как бы нежилым. Приготовь бабка еду на «огневике» — над трубой обязательно дрожал бы раскаленный воздух, как над костром, но ничего подобного Тарик не заметил. Может, они, такие, вообще не едят и не пьют? Кто бы растолковал... Тьфу ты! А ведь есть надежный способ кое-что узнать! Прямо сейчас его в ход пускать не стоит, а вот вечером, в отсутствие других дел, нужно попробовать.
Его мысли разогнал голосок Нури:
— Молодой хозяин, воды больше не нужно, и вторая бочка полнехонькая до самых краев...
Тарик взял стоявшее на широком краю сруба полное ведро, налил оба полведерка и распорядился:
— Отнесешь в дом, там вроде чистая кухонная бадейка наполовину пустая. Ну, и все, больше сегодня на огороде у нас дел нет. Кролов накормишь, но это уже без меня, что тебя учить... Травы нарвала?
— Конечно, молодой хозяин, только порезать немножко осталось. И дробленка готова, хозяйка показала баклажку...
Однако она не ушла, как следовало бы, а осталась стоять, не взявши полуведерок, и посматривала на Тарика как-то непонятно, чего в подобной их работе прежде не случалось. Чтобы не затягивать, он спросил напрямую:
— Сказать что-то хочешь? У тебя такой вид...
Кабальница быстренько осмотрелась вокруг, словно опасалась,
что кто-то может их подслушать при полном безлюдье, потупилась — и наконец решилась. Сказала, глядя мимо Тарика:
— Молодой хозяин, хотите, я буду у вас сосунком? Я еще не умею, да дело, говорят, нехитрое. Вы мне подскажете, ежели что, а я уж постараюсь... и плевать не буду. Когда только захотите...
Вот уж нежданное предложение, как черепица с крыши на голову упала! Тарик даже не нашелся сразу, что сказать. Нури продолжала увереннее, правда, все так же чуток отвернувшись:
— Вы ж уже в тех годочках, молодой хозяин, когда душа требовает. И я так очень даже запросто... Никто ничегошеньки не узнает: ни старшие хозяева, ни еще кто... И ничего такого особенного мне от вас не надо, разве вот только...
— Что — только? — спросил Тарик все еще чуточку ошеломленно, без всякого делового интереса.
— Да подарите мне тогда шустак-другой, вот и будет ладненько... — Нури открыто посмотрела ему в глаза. — Меня ж от этого, наши девахи наставляют, не
