Богатырщина. Русские былины в пересказе Ильи Бояшова - Бояшов Илья Владимирович
– Как приедешь на посыльный двор и сойдёшь со своего коня, ты коня своего не привязывай, сам же поднимись по каменным лесенкам в палату белокаменную. Как пройдёшь той палатой, увидишь гридню столовую. Ты дверь в ту гридню ногой распахивай, не снимая шапки с головушки, подходи затем к дубовому столу, становись напротив Владимира. Положи ему грамоту на золотой поднос, говори таковы слова: «Ты, Владимир-князь стольно-киевский, прочитай-ка посыльную грамотку, посмотри, что в ней понаписано. Очищай-ка ты стрелецкие улочки и большие боярские дворы, а по всем тем улицам-дворам наставь сладких хмельных напиточков: да чтобы стояла бочка о бочку близёхонько. Будет из чего пить царю Калину с его великой ордой».
Посол собаки Калина своего коня на посыльном дворе не привязывал, отворял он ногой дверь в княжескую гридню, шапки не снимал перед Владимиром. Положил посол князю на золотой поднос посыльную грамотку, а в ней Калином понаписано в срок очистить стрелецкие улочки и большие боярские дворы и поставить там хмельные напиточки, чтобы стояла бочка о бочку близёхонько.
Прочитал князь грамотку, сел на червлёный стул и отписал грамотку повинную: «Дай мне, Калин-царь, три года да ещё три месяца, три месяца да ещё три дня, чтобы очистить все улицы стрелецкие, все широкие боярские дворы, чтобы расставить повсюду сладкие хмельные напиточки».
Отослал князь ту грамотку. Согласился Калин, дал князю три года и три месяца, три месяца и ещё три дня.
День за день ведь, как и дождь дождит, а неделя за неделей, как трава растёт, год же за годом, как река бежит. Вышел срок: вновь подъехал к Киеву царь-собака со своей ордой. Стал тогда князь по горенке похаживать, ронять с ясных глаз горючие слёзы, по́том своим умываться, шелковым платком утираться.
Говорит Владимир:
– Все могучие богатыри-то от меня поразъехались, все они на меня обиделись – возвратился один Илья, да я его запер в подвалы без еды, без питья на верную смерть. Некому стоять теперь за веру, за Отечество. Некому хранить Божьи церкви. Некому сберечь князя Владимира с княгиней Апраксией.
Говорит тут младшая племянница Любава Путятична:
– Ты, дядюшка, не печалься, не кайся, а спустись-ка лучше в глубокие погреба – посмотри, не жив ли седой Илья Муромец.
Отвечает князь:
– От Ильи-то Муромца разве что обглоданные косточки остались.
Младшая племянница Любава Путятична просит:
– Спустись в погреба, дядюшка.
Владимир, князь стольно-киевский, берёт золотые ключи, открывает двери в холодные погреба, подбегает к железным решёточкам. Отворяет он решётки – а там встречает его Муромец. Илья в погребах сидит, не старится: у него там запасены перины, пуховые подушки, тёплые одеяла; еда-питье на столе стоит, восковая свеча в углу горит. То княжья племянница Любавушка Путятична приказала своим слугам сделать поддельные ключи, натаскать в погреба перины, подушки и одеяла, кормить Илью досыта, поить допьяна, давать ему сменную одежду.
Берёт князь богатыря за белые руки, за золотые перстни, выводит из погребов в белокаменную палату, ставит напротив себя. Целует Илью князь в сахарные уста, заводит его за дубовый стол, кормит лучшими яствами, поит лучшими мёдами да винами.
Говорит он Илье Ивановичу:
– Ах ты, богатырь седой Илья Муромец! Наш Киев в полону стоит. Обложил его собака Калин-царь со своей ордой. Постой-ка ты за веру, за Отечество. Постой за славный Киев-град, за Божьи церкви, за меня-то, князя Владимира, и за мою княгиню Апраксию.
Отвечает старый богатырь Илья Муромец:
– Не тебя мне жаль, князь Владимир, и не княгини твоей Апраксии. Жаль мне твою племянницу Любавушку. Жаль жён беспомощных, малых деточек. Постою я за Божьи церкви, за веру и Отечество.
Вышел богатырь из белокаменной палаты, спустился по каменным лесенкам, пошёл по городу Киеву, по улицам-переулочкам. Зашёл Илья на конюший двор, заглянул в стоялую конюшенку, посмотрел на своего богатырского коня, поцеловал его, погладил.
Сказал он слугам-конюхам:
– Ах вы, слуги мои любимые, верные конюхи, хорошо держали верного друга, богатырского коня моего, Бурушку Косматечку.
Стал он Бурушку засёдлывать. На коня он накладывает шелковенький потничек, а на потничек накладывает подпотничек, а на подпотничек войлочек, а на войлочек седёлко черкасское. Подтягивает Илья затем двенадцать шелковых подпруг, шпилечки он втягивает булатные и стремяночки покладывает булатные, пряжечки покладывает из красного золота, и всё не ради красы – ради богатырской крепости. Подпруги шелковые тянутся, да не рвутся, булат-железо гнётся, да не ломается, пряжечки из красного золота мокнут, да не ржавеют.
Сел Илья на доброго коня, взял с собой богатырские доспехи, булатную палицу, бурзамецкое копье, а ещё острую половецкую саблю, а ещё дорожную шелепугу. Поехал Илья из города Киева в чисто поле посмотреть на великую орду.
Подъехал он к той орде, видит: нагнано царём Калином под Киев-город силы великое множество – от человеческого покрику, от лошадиного ржания унывает сердце человеческое, и не видно той орде ни конца ни краю. Тут старый богатырь Илья Муромец выскочил на пригорочек, посмотрел на все четыре стороны – и здесь конца-краю орде разглядеть не смог. Нашёл Илья тогда пригорочек повыше первого – и с него нет конца-краю орде. Увидел Илья третью горочку и на неё повыскочил. Разглядел он с восточной стороны белые шатры, а у белых шатров – богатырских коней. Спустился Илья с высокой горочки, направил Бурушку к тем шатрам, к тем богатырским коням.
Подъехал Илья к шатрам, а у шатров стоят ясли, полные белоярова пшена, – вдоволь едят кони из яслей.
Накинул Илья Муромец шелковые поводы на своего богатырского коня, пустил его к яслям.
Говорит он таковы слова:
– Допустят ли богатырские кони моего Бурушку к белым яслям, к тому белоярову пшену?
Его добрый конь идёт грудью к яслям, а седой богатырь Илья Муромец заходит в первый шатёр. В том шатре сидят за дощатым столом все двенадцать святорусских богатырей: Алёша Попович, Добрыня Никитинец, Еким Иванович, Василий Казимирович, Никита Кожемяка, Вольга-кудесник, Микула Селянинович, Ставр Годинович, Чурила Пленкович, Василий Игнатьевич, Василий Буслаевич. Сам Садко Новгородский играет там на гуслях-перегудах, перебирает серебряные струночки. Только нет с ними Дуная Ивановича и нет славного Сухматия.
Встречают богатыри Муромца такими словами:
– Здрав будь, Илья Иванович! Ты нам старший брат, а мы тебе – младшие братья. Садись с нами хлеб-соль кушать.
Илья не упрямился, к своим братьям присаживался. Они поели, попили, пообедали. Выходили затем из-за стола, Господу Богу помолились.
Сказал Илья Муромец:
– Эй вы, русские могучие богатыри, седлайте добрых коней, поезжайте со мною в чисто поле, под славный Киев-град! Стоит там с великой ордою собака Калин-царь: всех чернедь-мужичков он хочет повырубить, Божьи церкви на дым пустить, самому князю Владимиру срубить буйную голову и взять за себя княгиню Апраксию. Вы, богатыри, уж постойте за веру, за Отечество, за славный стольный Киев, за Божьи церкви, за князя Владимира с княгиней.
Отвечал за всех Алёша Попович:
– Не оседлаем мы добрых коней. Не поедем в чисто поле, не будем стоять за веру, за Отечество, за Божьи церкви, за Владимира с Апраксией. У киевского князя Владимира есть много бояр: он их кормит, поит и жалует, а нас от себя гонит, как шелудивых псов. И не тебя ли, седой Илья Иванович, не позвал он на почестен пир?
Сказал Илья Муромец братьям своим названым:
– Без вас, братцы, дело будет совсем нехорошее. Разорит собака Калин-царь весь Киев, чернедь-мужичков всех повырубит, Божьи церкви на дым пустит. Отсечёт собака буйную голову князя Владимира, а княгиню Апраксию заставит за себя пойти. Седлайте вы добрых коней, поезжайте в чисто поле, постойте за веру, за Отечество.
Ответил за всех Добрыня Никитинец:
– Не будем мы своих коней седлать. Не поедем в чисто поле стоять за веру, за Отечество. У киевского князя Владимира есть много бояр: он их кормит, поит и жалует, а нас в подклеть сажает. Не тебя ли, седой Илья Иванович, закрыл он в глубокие погреба?
