Елена Воробьева - Летописи Арванды. Легенды спящего города
Судьба соединила нас, осыпав славою богато.
Но день придет и навсегда отпустишь ты мои ладони…
Мы разойдемся…но пока пред нами музыка симфоний.
Шутливый твой полуприказ я выполнил, моя принцесса —
Надменный свет прекрасных глаз в душе рождает звуков бездну…
Твой вызов брошенный приму, «Наполеон» — войны соната,
Оставив лишь одну струну, пусть твоего прославит брата!
… Вновь любовно проведя пальцами по изгибам скрипки, Паганини сложил
листы, убрал скрипку обратно в футляр, и в этот момент, казалось, встретился
взглядом с Ангелом… Лицо Маэстро как будто озарилось внутренним светом,
так бывает, когда человеку открывается что-то неведомое и далекое, открывается
внезапно и мимолетно… Но — нет, Никколо отвернулся, взял футляр со скрип-
кой и вышел…
***
Великолепное палаццо Бачокки ярко освещено, роскошный зал, отведенный для
концертов, полон народу, в первых рядах сидит богато одетая публика, перелива-
ются в свете свечей драгоценности, сцена освещена, на заднем плане можно уви-
деть музыкантов, у края сцены под яркими огнями стоит Паганини…
А в т о р : Вся придворная знать собралась на концерт — и в пер-
вом ряду сидела, гордо вскинув голову, великолепная Элиза, прин-
цесса Лукки и Пьомбинская, сестра Наполеона, выданная им замуж
за принца Феликса Бачокки, вместе с которым она правила Луккой.
Ей 27 лет, она ослепительна - все ее черты выдавали принадлежность
к корсиканской крови, яркой, неистовой, непреклонной и гордой.
Элиза так же восхитительна, как и другая сестра — Полина Боргезе,
которой тоже не было равных среди современниц…
…Сейчас в зале царит тишина, нарушаемая только тихими вскриками…
П е р в ы й г о л о с : Он дьявол! Разве человеку такое под силу?
На сцене в свете свечей стоит Паганини и насмешливо смотрит на тех, кто зами-
рая от восторга, обвинял его в сделке с князем тьмы… Он только что опустил
смычок, но еще прижимал к плечу скрипку, будто желая продлить для себя это
ощущение — соединение в едином вздохе его души, тела и скрипки… Он был,
как обычно, бледен и от этого черные глаза казались бездонными, наконец, он
прервал свое созерцание и опустил скрипку, казалось, с легким вздохом…
Элиза встала и, обведя придворных презрительным взглядом, стала аплодиро-
вать Маэстро. За ней поднялись и все остальные, раздались громкие крики:
П е р в ы й г о л о с : Браво!
В т о р о й г о л о с :
Прекрасно!
Тр е т и й г о л о с :
Неподражаемо!..
Однако можно было заметить, что эти крики адресовались, в большей степени,
принцессе, как владелице редкой диковины.
А в т о р :Никколо, конечно же, не мог не заметить, как Элиза бла-
госклонно принимает подобострастную лесть придворных по
праву хозяйки, его хозяйки… Но он лишь усмехнулся, прекрасно
зная, что чувства, почести и слава не имеют над ним постоянной
силы — только пока они не мешают, а помогают его Таланту. Но
если они станут кандалами — тогда уже никто не сможет удержать
Маэстро рядом хоть на миг…
Никто из присутствующих не видел Ангела, который вслушиваясь
в возгласы людей, мрачнел все больше…
А н г е л ( п е ч а л ь н о ) :
Его талант неоспорим, и удивление людское
Навек последует за ним… Но сплетни не дадут покоя!
Играя на одной струне, он превзошел талант живущих —
Но люди! Почему в огне вам мнится дьявольская сущность?!
И непохожих на себя, достигнувших высот безбрежных,
Вы обвиняете, кляня, в богопротивности мятежной?
Я знаю все его пути, ведь я навек его хранитель —
Да, он не свят, но все грехи за дар небес ему простите!..
***
Палаццо Бачокки, после концерта, одна из комнат - роскошный будуар Элизы,
Никколо стоит у окна. Он смотрит в темноту и слушает… слышит ночь. Он
впитывает в себя все звуки, каждой клеточкой тела вбирает аромат южных са-
дов и свет низких, ярких звезд, думая, как отразить их в музыке.
А в т о р :Южная ночь с ее томными ароматами, белый мрамор
дворца, местами погруженный в зыбкую тень, а местами освещен-
ный оплавленными слезами свечами, дорогие ковры, приглушаю-
щие звуки шагов — все это сопровождало их любовь с первого
дня, когда принцесса Элиза попросила Маэстро сыграть вечером
с ней вместе сонату… С того вечера эта удивительная любовь,
подарившая миру столько прекрасных музыкальных этюдов —
сонат, каприччо — цвела и благоухала здесь, чтобы со временем,
полностью раскрывшись и отдав все силы, увянуть…
Элиза вошла в комнату и подошла к нему… Паганини почувствовал ее, даже не
слыша шагов, приглушенных ковром…
Н и к к о л о ( н е о б о р а ч и в а я с ь ) :
Элиза, послушай — во тьме живут все звуки мира,
Ты слышишь, Элиза, — дыханье нежное эфира?
А шелест и шорох — то мотыльков летящих крылья…
Послушай, Элиза, как лунный свет летит над ними…
Я слышу там песню … То звездный вихрь поет и плачет…
Но ты ночь не слышишь— тебе она лишь сумрак мрачный…
Элиза вдыхала сладко-терпкий аромат итальянских садов и глядела на
площадь, что простиралась перед дворцом в обрамлении платанов. Их се-
ребристые в лунном свете листья едва заметно трепетали в неуловимом
дыхании ветра… Мостовая площади, носящей имя ее брата, блестела,
словно водная гладь и, казалось, что сейчас раздастся всплеск. Элиза отве-
ла взгляд от переливающейся темной глади, и посмотрела на Маэстро —
его силуэт четко обрисовывался гранью текущего света свечей и тяжелой
ночной темноты.
Э л и з а ( п о р ы в и с т о п р и н и к н у в к Н и к к о л о ) :
Никколо, мой гений — я ночь люблю и сумрак неба,
Все страсти, волненья полночные несут напевы…
Так ярко лишь ночью горит в груди огонь мятежный —
И эхо все громче любви разносит шепот грешный…
Никколо, Никколо — я вижу всполохи и блики,
И страстью их словно пронизаны ночные лики…
Никколо… но звуки — всего лишь обрамленье страсти…
Ни счастья, ни муки — их чары надо мной не властны.
Лишь гений, Маэстро — непостижимых истин пропасть,
Вершина иль бездна?... Небесный свет иль ада копоть…
Никколо, любимый — прошу, прости мне эти мысли,
Твой гений и имя в тумане бьются, словно искры —
Сегодня соната одной струной пронзила душу,
Твой гений, и брата — весь старый мир навек разрушит…
Николо обернулся, его агатовые глаза были печальны.
А в т о р :Никколо любил жизнь, женщин, поклонение, но сейчас
хотел быть собой, хотел быть понятым той, которая владела им и
его сердцем… пока еще владела. Он всегда прежде протестовал,
когда Элиза относилась к нему со сверхъестественным почтением
и восхищением — протестовал, потому что они влекли за собой
сверхъестественное обладание им, а кроме того, подкрепляли на-
растающие слухи… Но он устал с ней бороться, устал протесто-
вать, устал объяснять, устал грустить о том, чего снова не нашел
здесь и сейчас его жизнь, здесь женщина, боготворящая его, рев-
ниво и гордо отдавшая ему свою любовь…
Глаза Паганини сменили выражение — их заполнила нежность и страсть, он
обнял Элизу, с любовью проведя рукой по изгибам тела — так же, как по своей
скрипке…
…На крыше великолепного палаццо Бачокки стоял Ангел, задумчиво глядя на
спящую Лукку, на простирающиеся за высокими крепостными стенами доли-
ны, едва виднеющуюся реку, на переливающуюся, будто танцующую под луной,
листву деревьев — он слушал ночь…
А н г е л ( в т е м н о т у ) :
Все звуки, что струятся ветром и что таятся в тишине,
Открыться могут человеку, но лишь рожденному в огне —
В огне мечты, в огне желанья познать предвечный мир земной,
Постигнуть поздно или рано тот свет, что брезжит за чертой…
Удел же избранных печален — их мир не виден никому,
И звездный свет горит лучами, ведя в далекую страну…
