Яков Голосовкер - Сказания о титанах
И не знали сперва солнечные мальчики Алоады, что, скрываясь за исполином-кедром, смотрит сверху на эту игру юный Солнцебог Аполлон с золотым луком в руке. Неспроста дразнит солнечных братьев сестра Солнцебога Артемида, неспроста охотится за ланью близ титанов.
Не терпит Аполлон, Солнцебог, соперников — Гелиадов. Говорил он на Олимпе богам:
— О, высокомерны от мощи Алоады! Слишком дерзко сияет их красота. Затмить хотят своей красотой красоту Кронидов. Богоборцы они. И забавы их великанские — не просто забавы. Отомстить хотят нам за гибель их отца, Алоэя. Скоро, скоро зазвенит моя тетива! Скоро, скоро запоет моя золотая стрела!
Говорил От Эфиальту:
— Небесный лазутчик затаился за деревом. Стрел у него полный колчан. Что-то он задумал недоброе. Отвечал Эфиальт Оту:
— Что ж! Разве наши стрелы — не стрелы? Разве наши руки — не руки? Не в обычае титанов таиться за стволами и облаками. Взойдем открыто на небо. Пусть попомнят Крониды братьев Алоадов! Пусть уступят нам Артемиду. Высоко над Олимпом небо. Навалим гору на гору. Взгромоздим Оссу на Олимп. А на Оссу поставим Пелион. И шагнем по ним на небо Кронидов. Или будем мы, титаны, богами, или сбросим богов с неба на землю. Свергли же молнии Зевса солнечного Алоэя в тартар! Будет рад нам титан Гелий на высоком небе. Одна у нас с ним титанова правда.
И сказал Эфиальту От:
— Что ж, возьмемся, Эфиальт, за Оссу. Позабавимся сегодня горами.
А богиня Артемида-Охотница все мелькает перед братьями, все дразнит мальчиков-великанов, уводит у них из-под носа золоторогую лань. «Погоди же, — подумали Алоады, — похитим мы тебя с неба вместе с твоим лунным гребешком!»
Стали братья Алоады по обе стороны Оссы, обхватили ее руками великанов, уперлись пятами в подошву соседних гор, напрягли всю свою титанову силу и оторвали Оссу от почвы.
Застонала Гея-Земля.
Услышали тот стон и звери, и птицы, и травы, и малые твари. Не услышали его только мальчики-великаны: приподняли гору и держат. И казалось издалека, будто две малые горы с двух сторон подпирают одну большую гору. Еще выше приподняли Алоады Оссу и стали ее валить на
Олимп, чтобы потом взгромоздить еще Пелион на Оссу и взобраться по ним на небо.
Загрохотало на вершине Олимпа. Не слышат грозного грохота мальчики-великаны.
Качается Осса в их руках. Выбегают опаленные звери из лесов — львы, медведи, вепри, рыси, олени. Проносятся дикие табуны кентавров, мечутся с ревом и воплем по полянам и луговинам. Шарахаются от них зеленые Магнезийские кобылицы. Взмыла тьма птиц над горой. Реки и ручьи ринулись водопадами в пропасти, и падают, с грохотом срываясь, камни-утесы.
Стонет Гея-Земля от ран.
И вот заговорили дубы и буки-исполины, у которых уже века, как ушел голос в вековые думы. И дриады, полумертвые от страха, вышли из сердцевины стволов вместе со слепыми совами и, ухватившись за ветки, тоже застонали, как земля.
Все грознее и страшнее грохочет Олимп.
Смотрит Харикло: там, в стороне заката, над Олимпом стоит черная, невиданной громады туча в багровом пламени по краям, вся изрезана трезубцами синих молний. И при сверкании молний стали видны посреди черной тучи грозные лики огромных богов: как взирают они на неслыханную дерзость двух мальчиков-великанов.
Смотрит Харикло: над нею, на утесе, упираясь копытами в самый край, стоит, весь подавшись вперед, сын Крона, Хирон, и могучие руки кентавра протянуты не к богам, а к детям-великанам.
И вдруг крикнул зычно Хирон:
— Титаны вы, мои титаны! Слышишь ли, отец Крон? Видишь ли ты из тьмы тартара: титаны поднимают горы!
Все страшнее в стороне заката черная туча. Все грознее вспышки синих молний: летят от Олимпа зубчатые копья.
Но под прикрытием поднятой Оссы неуязвимы для огненных копий Олимпа мальчики Алоады.
Обернулась Харикло в сторону восхода. Как чудно там озарено небо! Что за ясность! Словно на ладони вся небесная дорога, и на ней в сверкании копыт возносятся солнечные кони на высоко поднятых вожжах. Как сияли тогда глаза Гелия-титана, каким полуденным торжеством! Он все видел, все слышал, все знал — и смотрел на Хирона.
Было конское тело Хирона львиного цвета, и блистало оно, переливаясь золотом, и сливалось со смуглозолотистой кожей человеческого торса и золотой бородой кентавра. И когда стоял в тот час Хирон с его бирюзовыми глазами под лучами глаз Гелия, весь он сиял, как сияют боги.
Что присели вдруг разом на задние ноги кони Солнца и взвились на дыбы? Что замерли в воздухе их распростертые крылья и копыта? Что недвижимы вытянутые руки титана Гелия и напряженные вожжи?
Аполлон, юный сын Зевса, стоял перед конями Солнца, преграждая им путь, и золотой лук в его руке. Вот уперся юный бог спиной в золотое дышло возка, и уже тетива, словно одежды Радуги-Ириды, натянута поперек небесной дороги, и на тетиве золотая стрела.
Зазвенело тонко в воздухе, запело. И видела Харикло, как что-то пронзило воздух, словно оторвался от сиянья Солнцебога одинокий луч. Ударился этот луч об Оссу, отскочил от нее и золотой стрелой вонзился в Эфиальта.
И вот уже летит вторая стрела во второго великана — в Ота.
Зашаталась поднятая ОссаВ руках мальчиков-великанов,Накренилась, вся набок оселаИ в обратную сторону качнулась.А затем опустилась подножиемНа глубокую рану в почвеИ покрыла собою два телаВеликанов-братьев Алоадов.Тихо стало в мире и на Пелионе.
За море ушла с Олимпа черная туча. Исчез с солнечной дороги юный Аполлон, и в тусклом сиянии, окутав облаком голову и опустив лучистые вожжи, стоял на солнечном возке титан Гелий, и катился возок по туманному небу к океану.
Удалился в пещеру и Хирон. Там подогнул он под себя конские ноги и с лирой в руках стал слагать песнь о юных отважных титанах — о мальчиках Алоадах.
И слушала тогда его песню Харикло.
Но иное рассказывали друг другу охотники на вольных пастбищах Пелиона, где пасутся дикие козы. Будто бы приняла Артемида образ золотой лани, и когда на вершине Пелиона стояли красавцы-охотники Алоады, каждый с луком в руке, и говорили, смеясь, друг другу: «Нет такой быстрой лани на Пелионе, которую не догнали бы наши стрелы, будь та лань сама Артемида», — вдруг, откуда ни возьмись, пронеслась между братьями золоторогая лань. Пустил в нее каждый из братьев по стреле, но с такой быстротой пронеслась между ними лань, что попала стрела великана Ота в сердце Эфиальту, а стрела Эфиальта — в сердце Оту. Пали братья-великаны на землю. Только одно слово успели выкрикнуть разом:
— Артемида!
И, смеясь, говорили на Олимпе боги Крониды:
— Истребили друг друга великаны Алоады. Где им тягаться с нами, Кронидами!
И об этом знала старая Харикло.
Сказание о смерти Харикло, жены Хирона, и о его юных питомцах, Актеоне и Язоне
В тот час, когда богиня Пандейя выливала в небе из голубых ведер на поля такую пышность полуденного золота, что в его отсвете пропадала даже хмурость Пелиона, Хирон стоял перед входом в пещеру и, склонив голову, смотрел на Харикло. Он видел не раз, как умирают на земле, и понимал, что значит умирать. И хотя он мог слышать шаги Смерти и воочию видеть бессмертными глазами Смерть, но говорить с нею — не говорил. Бессмертные не беседуют со Смертью.
Умирала старая Харикло.
О, как весело звучали под горой голоса!
И впрямь, веселые, звонкоголосые возвращались с охоты Актеон и Язон — юноши, питомцы Хирона. Они с хохотом поднимались к поляне по крутой тропе, гуськом. На плечах у них стволы ясеней — не стволы, а исполины Пелиона для костров полубогам-героям. И увешаны стволы от вершины до комля добычей. Легко нести юношам добычу. На стволах качались звериные туши — медведи, вепри, связки косуль, и рядом с ними пучки съедобных и целебных корней и клубней. Вот день так день!
Еще издалека они радостно кричали:
— Учитель Хирон, смотри: сегодня мы без оружия добыли дичь — руками и умом, как ты нас учил! Дичь добрая, на славу. Так, значит, мы и делали добро. Смотри, отец!
И юноши смеялись.
Но, выйдя, бурно дыша, с горящими глазами, на поляну, они взглянули на Хирона и умолкли. Он не сказал им, как бывало:
— Младенцы, о-го-го! Теперь мясного молока в ковшах немало. Пригубите. А соблюден лесной закон? И юноши, бывало, отвечали:
— Он соблюден. Нет лишнего. По мере нужды — не больше.
— А соблюден закон звериной правды?
— Он соблюден: «Без лютости отвага».
— Ну, расскажите коротко и прямо. И начнут, бывало, юноши говорить, и скажут друг о друге:
— Отец, Язон медведицу под себя подмял и отпустил, увидев двух малолеток-медвежат. Он мать почтил.
— А Актеон у барса вырвал из когтей козленка и погрозил когтистому зверюге: «Смотри в другой раз!..» Барс был сыт и рвал козленка без нужды — от ярости и злобы.
