Сказка про хитрого царя и простого Ивана - Екатерина Константиновна Гликен
И снова гонец умчался, а царь у окошечка сел. К вечеру гонец усталый во дворец воротился, в глаза царю взглянуть боится:
— Не взял учёный самоцветы. Генералам отдай самоцветы, говорит, им сколько не дай, всё мало, верность их дорого покупать надо и платить им регулярно, а то предадут. А меня обидел царь, не пойду к нему.
Что делать, царь тогда оделся, дворец на засовы запер и к учёному — на поклон. Догнал, в ноги бросился:
— Ты прости меня, старичок старенький, что не верил в науку твою.
Старичок тут и простил его, и дал ему мешочек золотом вышитый, и слово ещё сказал:
— В три дня будет у тебя гость чудесный. Ты устрой пир, а на этом пиру спасителя своего и встретишь. Следи за гостями. Все будут есть, а помощник твой не станет. Все пить начнут, а помощник твой откажется. Ты тогда к нему приди и скажи: «Проси чего хочешь, а помоги мне только Василису Премудрую отыскать, чтобы дочек грамоте обучила?» Он отказываться начнёт. Первый раз попросишь, обернётся гость твой оленем и умчится из дворца. Ты сам садись быстрее на ту кобылу гнедую, которая конюха сбросила с обрыва, и скачи за оленем. А как нагонишь оленя, тот обернется зайцем и кинется прочь, а ты хватай ту самую петлю, на которой конюх повис, и затягивай ею косого. Когда поймет заяц, что не вырваться ему, птицей большой оборотится и в небо упорхнёт, а ты водицы из той реки, что под обрывом течёт, в которой конюх захлебнулся, поставь на землю, а сам за дерево спрячься, птица спустится и пить воду начнет, тут ты времени не теряй, набери порошка в горсть из мешочка золотом шитого, что я тебе дал, и дуй на птицу. Тогда птица снова молодцем обернётся. Тут уж во второй раз проси молодца помочь. Он тогда скажет, что слаб и отдохнуть ему надо. Ты гостя во дворец приведи и спать уложи. И не беспокой. А как проснётся, снова проси, чтобы отыскал Василису Премудрую, в третий раз. Он тогда и согласится.
Послушал царь учёного. Велел глашатаям обежать всё окрест дворца и пригласить всякого на царский пир.
— Кто придёт, никому отказа не будет, хоть ты нищий, хоть хворый, хоть молодой, хоть старый, всякий приходи на пир к царю!
И потянулись толпы ко дворцу со всех деревень и городов: люди идут, детей на себе несут, стариков в тележках тянут, больных на носилках тащат. А как же, все к царю хотят.
А бояре из окон всё это увидели, да так испугались, что совет собрали. Стали судить и рядить: негоже ведь простых людей рядом с богатыми и важными сажать? Богатым такое за обидное покажется. Куда нищенку рядом с боярами? Срам один. Дикость какая: всех подряд во дворец пускать, а что делать — непонятно. Народ-то уже почти у самых дверей.
Позвали генерала тогда на собрание: генерал-то ведь всё время с народом общается, ведь не боярские дети в служивые идут, а только простой люд. Вот генерал как знаток народа им и посоветовал:
— Поставьте у окон солдатиков с ружьями, пусть по народишку стреляют. Народ глупый, испугается и сразу домой побежит. А другого средства против народа нет — только стрелять.
Обрадовались царь и бояре, генералу тут же звезду и орден прицепили, аккурат на мундир по центру брюха привесили. Солдатиков с ружьями расставили, а сами сели ждать: что-то будет? В подзорные трубы на народ глядят, кофе из фарфоровых кружечек прихлебывают.
А генерал сабелькой помахивает и такую речь говорит солдатикам:
— За царя-батюшку по опасному и вредному народу огонь!
А солдатики генералу:
— Ура! За царя-батюшку!
Защёлкали выстрелы, в народе столпотворение случилось. Кто-то упал, а кто-то остановился тому помочь, кто лежит, а сзади ещё больше народ подпирает, несёт людей, как лед по реке, вперёд, нельзя в толпе остановиться — задние затопчут. Так и случилось, тех, кто хотел упавших поднять, сзади волной людской растоптало. Крик в толпе тут, плач, младенцы воют, старухи крестятся. Хотел бы народ убежать, да никак, сзади прут и прут, так что — только вперёд.
А генерал — снова с речью к солдатикам:
— За царя-батюшку по опасному и вредному народу огонь!
Солдатики прицелились по лютому народу, а один что-то стоит, не целится. Он в толпе мамку свою разглядел, которая младшего братца солдатика привела к царю на пир.
Опустил солдатик ружье да кричит:
— Мамка! Отойди от народа, чтобы случайно пуля в тебя не попала. Мы царя от народа спасаем, а ты как туда попала?
Мамка услыхала солдатика и как закричит:
— Я, — кричит, — и есть народ! Никуда я не отойду! А тебе ещё загривок намылю и уши надеру, как только домой воротишься. Ишь чего выдумал! По людям стрелять!
Опустил солдатик голову, стало ему стыдно, он же не знал до этого, что народ — это его родные и люди, которые его с детства знают.
А в народе внизу столпотворение хуже прежнего. Первые до дверей царского дворца дошли. А дальше — никак, замкнул царь двери на засовы. И рады бы люди от дворца отойти, да только толпа сзади напирает, не вывернуться никак. Уже самых первых так сильно прижали, что раздавили. Крик и стоны всё громче.
А солдатики ружьями щёлкают, генерал кричит. Выстрелы сверкают, генерал орденами поблёскивает, люди внизу воют.
Чувствует царь, что дело неладно, что генерал совсем не помогает, а только хуже делает. Да и бояре пуще прежнего напугались: народ-то прёт, не останавливаясь, не помогают генеральские солдатики, а, наоборот, того хуже, ружья опустили, родню в толпе приметив.
Тут сестра царская хитрющая, которая вредить любила, и говорит:
— Не пойдёт так дело, ты, царь, мне доверься, народ глупый, я его сейчас обхитрю. Только ты мне за то полцарства свои отдашь, я править буду сама, никого не слушая.
— А как же ты объяснишь, что столько людей убили мы?
