Коммуналка 2: Близкие люди (СИ) - Лесина Екатерина

— Само собой. Если бы не запретный, он нашел бы кого более умелого.

Глава 2

Глава 2

— И чего он хотел?

Вопрос пустой, но ей нужно, чтобы кто-то его задал. Когда спрашивают, говорить легче.

— Помощи… его ребенок был болен. Настолько, что и дивы отступились, сказав, что тело уже мертво, что держать в нем душу и дальше — преступление. Тот человек не был плохим. Одиноким. Запутавшимся. Но не плохим. Должно быть, потому я и согласилась, что… я была молодой и не знала, насколько опасной может быть жалость. А мне стало жаль и его, потерявшего в этом новом мире все, и себя. Может, я даже слегка влюбилась. Может, меня влюбили, посчитав, что будет лучше, если обряд исполнит женщина, которая не просто обязана чем-то… сейчас, оглядываясь, мне сложно сказать, что и вправду было первично.

— Сколько было ребенку?

— Не знаю. Я… не думаю, что он ребенок, в том смысле, что маленький, — она потерла раскрытой ладонью лоб. — Тот мужчина… тогда он мне казался старым. Не настолько, чтобы не влюбиться, но… сейчас я понимаю, что ему было за тридцать. Да и маг. Вы медленней живете. Так что он вполне мог иметь взрослого сына. Или дочь.

— То есть, вы ребенка не видели?

— Нет. В этом не было нужды. Он принес кровь и волосы.

— Светлые? Темные?

— Русые. Но… нет, не темные. Да, пожалуй, русые. Мне не позволено было прикоснуться. Он сказал, что я должна лишь провести обряд. Он сам расчертил поляну. Думаю, он был одаренным и весьма неслабым, но у вас сила иная, она не способна обратиться к той, к мертвой стороне. А наша… на беду с жизнью связана. Мне только и надо было, что прочесть заклятье.

«Проверяйте ваших детей! Одаренный ребенок — счастье в семье!»

И улыбающаяся мать поднимает к небу младенца, от которого вновь же исходит свет. А сама она чем-то похожа на ведьму из соседнего плаката.

— И вы согласились?

И вновь же, очевидно, что согласилась она, иначе не отвела бы взгляда. Но Святославу необходимо подтверждение, и Савожицкая подтверждает.

— Да, — она сказала это, найдя в себе силы посмотреть в глаза. А ведь могла бы не признаваться. Срока давности за подобное нет, как и оправданий. Слишком серьезно все, слишком… опасно.

— Жертвы?

— Он сам… я же говорю, я была проводником и только.

— И кто…

— Он, — ведьма криво усмехнулась. — Он был хорошим человеком. Наверное. И не смог иначе. Я… начала ритуал. Он стоял. Смотрел. Слушал. Он был в центре… я… честно, в тот момент мне в голову не пришло, что это странно, начинать ритуал без жертвы. Я только и думала, что не хочу никого убивать. Он сказал, что и не придется, что у него есть камни… драконьи камни и драконья кровь. Этого хватит, чтобы получилось. Я и поверила. Я… все-таки о мертвом ведьмовстве я только там и услышала. Это уже потом стала разбираться со всем… тогда же…

Она провела ладонями по лицу, стирая прежнее слегка надменное выражение. И Святослав увидел перед собой просто уставшую женщину с некрасивым лицом.

— С самого начала все пошло не так. Сила… обычно она отзывается легко, идет, подчиняется, и надо лишь направить ее. А тут было ощущение, что мне приходится тянуть нечто невероятно тяжелое, да еще и темное, дурное. И хотелось бросить, но он сказал, что если я брошу, то мне не жить. И я поверила. Ритуал, коли начался, должен быть завершен. И я сосредоточилась, чтобы не выпустить это. И не впустить в себя. Тогда-то я и начала понимать, что запреты порой нужны.

Судорожный вздох сотряс худое тело.

— А когда сил моих почти не осталось, он подошел ко мне, взял нож, просто вытащил… я уже и пошевелиться не могла. Он же сказал, помню это, вот как сейчас, сказал… прости, но у меня выхода нет другого… и себя по горлу. Резко так… — Савожицкая содрогнулась.

Святослав же стиснул зубы.

Добровольная жертва?

Что писали про добровольные жертвы? Мало, ибо мертвое ведьмовство, запрещенное при драконах, и новая власть не одобрила. А потому и все, что с ним связано, так и осталось тайной. Но, верно, не всякую тайну сберечь можно.

— Когда я очнулась, он был уже мертв. Я… мы… лежали оба, на земле. В крови. В… тот листок, который у него остался, с заклятьем и описанием обряда, я сожгла. Прямо там и сожгла. И ушла. Мне было плохо… так плохо… помню, думала, что сама умру. И даже радовалась этому.

— Но выжили.

— Выжила… меня нашла ведьма, из числа старых. Как уж ругала… в жизни никто так не ругал. А потом и объяснила, что я наделала.

— И что же?

— Мертвому не место среди живых. Да, душа останется, но… болеет ведь не только тело. Это как… вот бывает, что просто царапина, о ней забыть бы и все, но пройдет день-другой, и эта царапина загноится, а там гной и внутрь перейдет, разнесется по крови. Так и с душой. Кем бы ни был тот, кого силой задержали среди живых, но рано или поздно он обратится в тварь. И тварь эта уже не сохранит в себе ничего-то человеческого. Нет, память останется с нею, знания. Тело, которое не стареет, не болеет и вовсе никогда-то не умрет, но в теле этом не будет души.

Перспектива вырисовывалась в крайней степени невеселая.

— Она пыталась найти… они все, полным кругом… были среди них и те, кто говорил, что не след меня вытаскивать, что, раз виновата, то и уйти должна. Но Агриппина крепко своих ведьм держала. И всем-то выговорила тогда, помню, что развели вольницу, позабыли, каково это под вечным страхом жить, разбежались и наплевали на долг свой. Что таких как я, молодых и глупых, хватает. И не дело это, когда учить их некому. Вот и… круг со мною силой поделился. Выходили. Но… заплатить все одно пришлось.

Она положила ладонь на живот.

— А тот ребенок…

— Не нашли, — ведьма покачала головой. — Искали хорошо. Агриппина всех вызвала, до кого дотянулась только… мелкою гребеночкой по городу прошлись, едва ли не каждого человека проверили.

Святослав поверил.

— Он ведь не просто так живет. Он мир меняет. Там, где асверы свои лаборатории ставили… тоже нашли, с чем связываться, — Савожицкую перекосило. — Мир переменился. Перекроился. И не скоро еще станет таким, как прежде. Потому и закрыли эти земли. И если ума хватит, то в ближайшую сотню лет не откроют. Да…

— Почему вы не уехали? Обряд ведь здесь проводили?

— Да, — она покачнулась и табурет застонал. — Думаю, вы знаете, где…

— Пустошь на берегу?

— Она самая. Тогда еще дом стоял, но его сожгли, развалили. А не уехала… не могу. Часть меня осталась к этому берегу привязана. И к дому. И…

Святослав почувствовал себя идиотом.

— Ингвар ваш след взял, верно?

— Да.

— И зачем вы туда ходили?

— Я каждый месяц бываю. Сколько живу… приглядываю. Он ведь тоже не свободен, неживой и немертвый. Пусть свободнее меня, уйти способен, да только и не вернуться, когда сила иссякнет, не сможет. Первый раз он перед самой войной появился.

Она провела руками по плечам, будто вдруг холодно стало ей.

— Я… тогда уже почти поверила, что времени прошло изрядно, что сгинул он… наивная. Убить неживое сложно, поскольку оно уже мертво. В ту ночь мне вновь стало дурно, как никогда прежде. Я сперва даже решила, что прокляли… были тут… проблемы. Но потом, под утро уже, когда отпускать стало, когда боль почти стихла, я сообразила, что к чему. Бросилась к берегу, да поздно.

— Что нашли?

— В том и дело, что ничего. Поляну. Следы костерка, да и только. Ни крови, ни… лишь ощущение, что обряд проведен был, но какой? Я, конечно, искала… книги, записи… слухи даже собирала, пытаясь понять, что за обряд-то был мною проведен и сейчас тоже, но нет… слишком уж опасная тема. Если что и имелось, то не здесь.

Савожицкая покачала головой.

— Тоже искать стала… не только я неладное ощутила, но и те из старых, кто еще жив был. Агриппина тогда только-только отошла, назвала меня наследницей, будто я просила. Я говорила ей, что где мне старшей быть после такого? А она ответила, что только мне и быть, что я на своей шкуре прочувствовала, каково это… и чем платить тоже прочувствовала. Вот и буду блюсти порядок лучше, чем кто бы то ни было.