Легенды о проклятых3. Обреченные - Соболева Ульяна "ramzena"
- Я принесла тебе хлеб, Ба…свежий хлеб. Отдай маме.
Парень бросился бежать, но отовсюду доносился ее голос, он сводил с ума и вспарывал ему мозги, долбил монотонно о черепную коробку и пульсировал в висках. Пока Бад бежал от этого мерзкого голоса, сам не понял, как споткнулся и упал в костер. Облитый дамасом тулуп вспыхнул и загорелся. Бади закричал очень громко, начал кататься по снегу, пылая словно факел инквизиторов. Он корчился от адской боли, а над ним стояла Ланта и, улыбаясь окровавленным ртом, не переставая говорила:
- Я принесла тебе хлеб, Ба…свежий хлеб. Отдай маме.
***
Утренние лучи зимнего солнца ослепительно играли в искрящемся снегу, заставляя его сверкать самыми разными оттенками, словно звезды, сиявшие ночью, осыпались прямо на землю.
- Как же охота запеченного на костре кабанчика сожрать или, на худой конец, кролика, - сказал один из смотрящих цитадели Раван, – последний раз я ел жареное мясо на свадьбе лиона Варна с десой Марвел.
- Молчи, аж в животе заурчало. Хорошо хоть солонина есть. Некоторые и этого не видят. Смотри за дорогой, а я пайку достану. Жрать от твоих разговоров захотелось.
- Говорят, на северо-западе Даал захватил несколько городов, и с тех пор люди там не знают голода. Ты веришь в эти сказки, Ран?
- А хрен его знает. Люди многое болтают. Так устроен мир – мы хотим верить в лучшее и верить в того, кто это лучшее обещает нам обеспечить. Даал выжигает все на своем пути. Вот что я знаю. Он – бешеный валласский пес, несущий смерть лассарам.
- Можно подумать, Од Первый лучше. Он даже не смог защитить свою дочь.
- Или не захотел. Интересно, в Храме Астры тоже жрать нечего? Или по случаю казни Одейи дес Вийяр там все же принесут в жертву жирного кабанчика и раздадут мяса людям? Саанан меня раздери, отчего я не гонец? Я б придумал повод смотаться к Храму и поглядеть, как будут сжигать красноволосую сучку, а заодно и перекусить.
- Данат – жадный ублюдок, если и зарежут кабана в жертву Иллину, то его мясо отдадут астрелям, а не людям. Ооо…ничего себе…у нас гости, Ран. Со стороны леса.
- Кто такие, видишь?
Ран раскладывал кости на каменном полу и жевал кусок жесткой солонины, запивая квасом, не торопясь встать со своего места, хотя гостей в крепости не было уже очень давно. Отряд из трех следопытов и стряпчего продвигался в сторону Равена, чьи знамена развевались на трех шпилях башен и сверкали белизной даже издалека. Отличительный знак каждой цитадели — это цвет полосы на знамени. В Равене она была зеленого цвета и располагалась четко посередине, венчала полосу корона с трехглавым орлом.
- Не знаю. Так не рассмотреть. Приблизятся, скажу точно.
- Нам только гостей не хватало, самим жрать нечего.
И откусил еще один кусок солонины, закатывая глаза от наслаждения. Из Лассара прибыл обоз с продовольствием, и на несколько недель солдаты смогут забыть, что такое голод. Од все же неплохо кормит свою армию, отбирая продовольствие у простых людей.
- Хм…похоже, они из Гарана. Вижу, как на военных плащах сверкают бело-синие гербы.
- Да ладно. В Гаране вымерли все еще три месяца назад, дороги занесло так, что ни один обоз не подобрался. Наши были там – город мертвецов. Все улицы усыпаны трупами.
- И все же они из Гарана. Иди сам глянь.
Ран встал с каменного пола и подошел к стене с затупившимися от времени серыми каменными зубьями, похожими на сколотые клыки старой собаки. И правда, на плащах гостей сверкали гербы дома Фарна. Смотрящий вглядывался в группу людей и почему-то чувствовал, как по спине пробегают странные волны холода, словно он видит что-то страшное, но пока не может понять, что именно. Потому что ничего странного в них не было. Уставшие и изможденные дорогой, они шли довольно медленно, нетвердой походкой выбившихся из сил странников, и их одежда, припорошенная снегом, так же выглядела вполне обычно. Но сердце Рана билось все быстрее и быстрее. Ему почему-то стало жутко и хотелось закричать, чтобы ворота цитадели беженцам с Гарана не открывали. А потом он понял, и в горле стало так сухо, будто он сам не шел, а бежал по снегу километры. Солнце ослепительно светило слева, и люди, они…они не отбрасывали тени. Не отбрасывали, как сами башни, как знамя Равена, развевающееся на ветру. Вот что напугало смотрящего до полусмерти.
Ран закричал, но в это время затрубил горн, возвещая о том, что за воротами посторонние люди, заглушая вопль смотрящего. Раздался грохот поднимаемых на цепях решеток. Ран оттолкнул напарника и бросился вниз. Он кричал так громко, как только мог:
- Не открывайте! Неееет! Не открывайте!
Спустился вниз, кубарем скатился по ступеням, чувствуя, что вот-вот захрустят, ломаясь, кости, и застыл, глядя на то, как в ворота входят странники. Он продолжал кричать своим, чтобы они бежали прочь, и полз назад, сгребая дрожащими пальцами снег, потому что видел, как по белому покрывалу растекаются жуткие тени, словно чудовищная паутина, как темнеет в цитадели, несмотря на то, что солнце светит вовсю.
Ран попятился в сторону повозки с лошадьми, чтобы спрятаться под ней, но лошади в ужасе стали на дыбы, заржали, шарахаясь в разные стороны, и именно в этот момент смотрящий обернулся на истошный крик. Он увидел то, что заставило его застыть и от шока погрузиться в ступор. Двое из тех, кто вошли в цитадель, набрасывались на солдат, впиваясь в них скрюченными пальцами и медленно открывая рты все шире и шире, так, что по уголкам,, возле синеватых губ появлялись жуткие трещины, обнажая черное ничто, дыру под кожей. Они заглатывали головы своих жертв ртами-дырами и тела несчастных конвульсивно дергались, словно с них высасывали жизнь, а потом выплевывали на землю, чтобы через несколько секунд убитый поднялся на ноги и посмотрел на мир черными без белков и радужки глазами. Ран спрятался у самого забора, но назвать это место укромным было бы неверно, скорее, наоборот, он сидел на самом виду, и солнце светило ему прямо в лицо…возможно именно это и спасло ему жизнь, ведь твари, притворившиеся людьми, казалось не замечали его и проходили мимо, по крайней мере, он будет так рассказывать, когда доберется до дороги на Храм Астры. Его, конечно же, прозовут безумцем, потому что всем известно, от чего в Раване умирали жители и солдаты. Как и везде в других местах этой зимой - с голоду или от эпидемии чумы, но никак не от нашествия теней в облике людей из Гарана, где народ так же скосила эпидемия.
Ран со временем перестал рассказывать эти ужасы, ему все равно никто не верил, а ночи полной луны закончились. Только бывшему смотрящему казалось, что это далеко не последняя деревня, которая вымрет с «голоду» за эту зиму, и он бежал на юг. Как можно дальше от жуткого места.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ДАНАТ ТРЕТИЙ
Никогда в своей жизни Данат не испытывал этой ядовитой смеси эмоций: жгучая ненависть и в то же время дикое желание удерживать рядом, ломать, унижать и заставить преклоняться, если уж не перед собой, то перед силой Иллина, а шеана упрямая не подчинялась, не становилась на колени и не принимала постриг. Её не пугали ни угрозы, ни обещания избавления от боли душевной. За это Данату хотелось содрать с ниады одежду и хлестать ее шипованными плетьми, а потом клеймить ее тело снова и снова, чувствуя, как дергается его плоть только от одной мысли об этом, вспоминая наслаждение, которое испытал, глядя на распластанную на алтаре велиарию Лассара. Было в ней, покоренной и униженной, нечто эпичное и прекрасное. Ведь в этот момент Данат был во сто крат сильнее ее и даже самого Ода Первого, возомнившего себя таким же могущественным, как и Иллин.
И его сука-дочь, посмевшая осквернить алтарь грязной связью с валлассаром и понести от него греховный приплод, который был настолько слаб и гнилостен, что не пережил и двух лунных недель. Данат содрогался, представляя себе Одейю, извивающуюся под Рейном дас Даалом…как тогда, когда увидел ее, выгибающуюся на постели с руками, зажатыми между ног и разметавшимися по грязному матрасу красными волосами. Только в мыслях астреля над ней яростно и остервенело двигался велиар Валласса, проклятый варвар, присягнувший Саанану. Его сильные ягодицы сжимались и напрягались, вбивая чресла в красноволосую женщину, а Данат скрежетал зубами и бился потным лбом о косяк двери, проклиная обоих… и себя заодно, потому что он даже мечтать не смел о том, чтобы прикоснуться к ней хотя бы пальцем…а презренный ублюдок трахал ее, как хотел и когда хотел. Трахал, не обжигая плоть, а это значит шеана предала своего Иллина и признала хозяином валлассара. Она делала с ним то, что он, Данат, никогда сделать не сможет, потому что его плоть мертва и не знает, что значит каменеть …она лишь может дергаться от оргазма…от безумного и прекрасного по своей силе наслаждения, которое Данат познал, узрев эту сучку, и уже не мог отказаться от этого, возвращаясь мысленно снова и снова к тому моменту. Он даже пытался трогать свой член…но ни одно прикосновение к изуродованной плоти не приносило такого удовольствия, как мысли о ниаде, с раскинутыми в сторону ногами извивающейся на алтаре. У него скулы сводило от мысли о том, какова на вкус ее розовая плоть изнутри.
