Игорь Срибный - Казацкие байки
- Ладно, кум, понарассказывал ты мне страхов на ночь, как теперя усну?
- Дык, сам просил! Давай укладываться. Поздно ужо!
Мужики долго ворочались на своих возах, пока сон не сморил обоих…
Митрий спал чутко и сразу проснулся, услышав, как испуганно заржала его лошадь. Он вскинулся на возу и обмер – невдалеке, у кромки леса пляшут-мятутся синие огоньки. Будто толпа людей мельтешит туда-сюда, и у каждого в руке синяя свечечка. Смекнул тут Митрий, что видит он перед собой души убиенных селян. Рука потянулась — осенить себя крестным знамением, да вдруг услышал он чей-то голос:
— А погодь-ка, Митрий...
Голос тихий, звучит издалека, а вот чудо - будто ему в самое ухо кто-то шепчет. И холодным дыханием овеяло затылок — ну, словно сзади кто-то стоит и дышит в спину. Дернулся он обернуться, да тот, неведомый, опять шепчет:
— Нет, брат, не оглядывайся...
— Кто тута? — ни жив, ни мертв прохрипел задушливо Митрий, и едва не рухнул с воза, когда услышал:
— Я это - брат твой Кузьма... Христом-богом прошу тебя, Митрий, упокой мою душеньку. И всех селян наших, невинно убиенных разбойниками. Поставь святой крест над нами, тогда обретем мы покой. Слышишь? Заради твоей бессмертной души…
И шепот утих — только чуть слышный шелест за спиной послышался. А синие огоньки сей же миг погасли.
Тут Митрия такой страх взял, что завыл он в голос.
Испуганно подскочил на своём возу Захар. Насилу кума успокоил, но глаз уж до утра не сомкнули — просидели под телегами, тесно друг к дружке прижавшись, зубами дробь выбивая и непрестанно крестясь.
Лишь рассвело, впрягли лошадей и погнали что есть мочи. В своем селе явились сразу в церковь, к батюшке.
— Да, — сказал священник, выслушав мужиков, — слыхивал я, будто есть там, иде вы указали, жальник[3] придорожный. Давно думал там часовенку поставить, чтоб упокоить блудящие души. Ну, вот и времечко приспело.
На другой же день с утра пораньше собрались мужики местные, инструмент какой-никакой в возы побросали и отправились на место, Митрием указанное. За день сладили малую часовенку возле того места. Закидали земляной провал землицей, курган невысокий насыпав, травой уложили. Иконку повесил батюшка, кадилом помахал да заупокойную молитву прочёл, чтобы обрели покой несчастные.
Назад уж на закате дня двинулись, положив себе непременно служить в часовенке молебны в Семик — седьмой четверг после Пасхи.
Митрий, все ещё не пришедший в себя после пережитой ночи, молча правил лошадью, хмуря густые брови. «Вот и Кузьме есть теперь божедомка[4]. Упокоится теперича душа его с миром, ибо Бог, в конце концов прощает всех» - подумал Митрий и вдруг увидел, что лошадь его стала косить глазом взадки… Заржала испуганно… Ушами прядает, гриву ерошит, а Митрию страсть как захотелось обернуться!
Но шепот услышал позади себя, на шелест сухой листвы похожий:
— Спасибо тебе, братка. Храни тебя Господь! Ты только не оглядывайся...
Упырь...
Случилося то весною, в травне, когда бурсаков Одесской бурсы отпустили по домивкам на лето.
Левко собрал быстренько свою котомку и отправился на Привоз, где договорился с чумаками, что собирались ехать в Бахмут за солью, что возьмут его с собою в обоз.
Когда в знойном мареве степи показалась украина Дикого поля, всколыхнувшаяся серебристо-голубыми метелками ковылей, Левко спрыгнул с телеги, поклонился в пояс чумакам и зашагал прямо по ковылям к речке Нижняя Крынка, на берегу которой раскинулся его родной курень. До речки было еще верст сто, но что это расстояние для молодых ног, устремившихся к родному порогу!
Бодро шагал Левко до сумерек, лишь единожды остановившись у ручья в сумрачном овраге и съев припасенный в дорогу шмат сала с сочной луковицей. Однако, проплутав в скальном массиве, коих немало раскидано по степи, понял вдруг, что заблудился. Дорога, по которой он шел в полном одиночестве, привела его в скальник и затерялась в каменных россыпях. Он стал искать кого-нибудь, кто мог бы указать ему нужное направление, но вокруг были лишь скалы и малые поляны меж ними, поросшие чахлыми, высушенными степным солнцем акациями... Обессилев в бесполезных блуканиях, Левко опустился на большой камень и задумался над тем, как ему придется провести надвигающуюся ночь. Глядя на долину, расстилавшуюся перед ним в последних лучах заходящего солнца, он вдруг заметил на холме маленькую хатенку, сложенную из плоских камней, которые иногда встречаются степи и служат одновременно и жилищем, и молельней решившим удалиться от мира отшельникам.
Издали хатка казалася полуразрушенной и необитаемой, но когда Левко
подошел к ее замшелым стенам, навстречу ему из отверстия, бывшего когда-то дверью, вышел очень древний старец с грязными седыми волосами, клочьями свисавшими с его затылка, в лохмотьях, издававших ужасное зловоние...
Будучи почти уже состоявшимся священником, Левко, разумеется, имел дело с самыми разными людьми и попадал во всякие ситуации, порою весьма рискованные. Поэтому брезгливость была не в его натуре. Да и перспектива провести ночь на холодной земле казалась для него гораздо менее привлекательной, чем иметь хотя бы такую крышу над головой.
Вот почему, приблизившись к старику, он поклонился и сказал:
- Здравствуй, святой отец. Да ниспошлет тебе Господь беспечальные лета. Не окажешь ли ты мне любезность и не доставишь ли радость, позволив разделить с тобой на эту ночь твой кров?
Старец вдруг вытянул вперед руку с длинными, отвратительными, хищно загнутыми ногтями и пророкотал неожиданно мощным утробным голосом:
- Прочь отсюда. бурсак! Плевал я на все обычаи гостеприимства! Здесь не какой-нибудь постоялый двор, чтобы терпеть всякий праздношатающийся сброд!
Ответить на это было нечего, и Левко повернулся и побрел прочь. Но едва
он сделал несколько шагов, низкий голос уже мягче произнес:
- Ступай в долину. Там, на краю, ты найдешь хутор, и если тебе повезет, ты получишь все необходимое.
Левко оглянулся, но старика не увидел. Тот словно растворился в воздухе.
Бурсак направил свой путь в указанном направлении и действительно очень скоро увидел маленький хуторок, который, как он мог разглядеть в сгустившихся сумерках, состоял не более чем из дюжины домов.
На краю хутора он встретил какого-то парубка, который проводил его к старосте. Тот тепло приветствовал Левка, ввел его в свою хату и предложил отдохнуть. В большой горнице Левко увидел человек двадцать селян, но не успел как следует все разглядеть, поскольку староста его сразу же провел в маленькую отдельную комнатку, и девушки принесли еду и постель. Немного поев, бурсак почувствовал, как сильно он устал, и, несмотря на довольно ранний час, лег спать и сразу же уснул...
Его разбудил громкий плач и причитания, доносившиеся из горницы. Он приподнял голову с подушки и прислушался... В этот момент дверь отворилась, и появился хозяин с зажженной свечой.
Он поклонился и сказал тихим голосом:
- Добродию, я староста этого хутора, как вы знаете. Но стал я им лишь несколько часов назад вследствие печального события. Ибо еще вчера я был только старший сын. А сегодня, незадолго до вашего прихода, мой отец умер. Вы выглядели таким уставшим, что я, не решился обременять вас своими заботами, прежде чем дам вам отдых и пищу. Те люди, которых вы видели, - все родня, жители хутора. Они собрались здесь, чтобы почтить память умершего, но теперь они уйдут в соседнюю деревню, которая находится примерно в полутора верстах отсюда. Я должен уведомить вас, что по нашему обычаю, никто не может оставаться в хуторе на ночь, ежели днем кто-то умер. Мы приносим умершему поминальную еду, читаем молитвы, а затем оставляем тело в одиночестве. Дело в том, что в доме, где находится покойник, ночью всегда происходят какие-то странные вещи, поэтому мы думаем, что для вас, будет лучше уйти вместе с нами. В соседней деревне мы найдем достойное место для ночлега, - сказав это, староста замялся, переминаясь с ноги на ногу. И вдруг продолжил:
