Гянджеви Низами - Пять поэм
Поездка Шапура в Армению за Ширин
И мастер слов, Шапур, поклон земной отвесил:«Да будет наш Хосров и радостен и весел!
Чтоб добрый глаз всегда был на его пути,Чтоб глаз дурной к нему не мог бы подойти!»
Воздал хвалу Шапур — отборных слов хранитель,И вот дает ответ: «О мира повелитель!
Когда любой узор мой делает калам,То славою с Мани делюсь я пополам.
Я напишу людей, — они задышат. Птица,Написанная мной, в небесный свод помчится.
Мне с сердца твоего пылинки сдуть позволь,Когда на сердце — пыль, в глубинах сердца — боль.
Все, что задумал я, всегда я завершаю,Я все несчастия от власти отрешаю.
Утихни, веселись, не думай ни о чем,За дело я взялся — забьет оно ключом.
Нет, не замедлят путь ни усталь мне, ни хворость.У птиц — полет возьму, а у онагров — скорость,
Я не усну, пока твой жар не усыплю,Приду, когда Ширин прийти я умолю.
Пусть, как огонь, она скует чертог железный,Иль будет, как алмаз, скалистой скрыта бездной.
Я силою ее иль хитростью возьму,Схвачу алмаз, смету железную тюрьму.
Я стану действовать то розами, то терном,Все огляжу и все свершу ударом верным.
Коль счастье в Сладостной, — найду добычу я.Тебе должна служить удачливость моя.
А коль увижу я, что не свершу я дела,—Вернусь к царю царей и в том признаюсь смело».
Едва сказав сие, сказавший быстро встал,И нужное в пути поспешно он собрал.
Пустыню пересек, скакал в другой пустыне,Спешил к Армении, к возвышенной долине.
Ведь там красавицы, бродившие толпой,В нагорьях дни вели, покинув тяжкий зной.
Поднялся ввысь Шапур, там были в травах склоны,Там базиликам путь открыли анемоны.
Там каждый склон горы цветов окраску взялИ в складках красных был иль желтых покрывал.
К вершинам этих гор, подъем свершая трудный,Луга приподняли ковер свой изумрудный.
До пажитей Бугра с большой горы ДжирамЦветы сплетали вязь, подобясь письменам.
В михрабе каменном, — а он — устой Ирака,И мощный пояс он вершины Анхарака[143],—
Вздымался монастырь, он был — один гранит.Монахи мудрые устроили в нем скит.
И спешился Шапур у каменного входа:Знавал обычаи он каждого народа.
О происхождении Шебдиза
Монах рассказывает Шапуру о том, что Шебдиз был чудесным образом зачат кобылой от черной скалы, имевшей очертания коня. Ныне, говорит Низами, эта скала и стоявший неподалеку монастырь погибли, погребенные обрушившейся вершиной горы Анхарак.
Шапур в первый раз показывает Ширин изображение Хосрова
Когда ночных кудрей раскинулся поток,А жаркий светоч дня сгорел, как мотылек,
И черною доской, промолвив: «Нарды бросьте»,Закрыли желтые, сверкающие кости,[144]
Всплыл яркий Муштари, держа в руках указ:«Шах выбрался из пут, Шапуру — добрый час».[145]
И вот в монастыре передохнул немногоШапур прославленный: трудна была дорога.
И старцам, знающим небес круговорот,Шапур почтительный вопросы задает.
Не скажут ли они, куда пойдет походомС зарей красавиц рой, к каким лугам и водам?
Велеречивые сказали старики:«Для неги дивных жен — места недалеки.
Под грузною горой, там, на дремучих скатах,Есть луг, укрывшийся меж зарослей богатых.
И кипарисов рой[146] сберется на лужок,Лишь их проснувшийся овеет ветерок».
Шапур, опередить стремясь кумиры эти,Свой пояс затянул, проснувшись на рассвете.
И ринулся он в лес, что вкруг лужайки рос,Чтоб с россыпью сойтись багряных этих роз.
Взяв листик худжесте[147], руки движеньем самымСкупым, Хосровов лик набросил он каламом.
Рисунок довершил и в сладостную теньЕго он поместил, вложив в щербатый пень.
И, будто бы пери, унесся он отсюда.И вот пери сошлись: они чудесней чуда.
На луг уселись в круг, смеяся и шутя,Перевивая букс иль вязь из роз плетя,
То выжимая сок из розы ручкой гибкой,Сияя сахарной и розовой улыбкой.
И нежит их сердца сок виноградных лоз,И розы клонятся к охапкам нежных роз.
И, зная, что лужок чужим запретен взорам,В хмельной пустились пляс, живым сплетясь узором.
Меж сладкоустых лиц Ширин прельщала взгляд,Сияя, как луна меж блещущих плеяд.
Подруг любимых чтя, Ширин запировала,Сама пила вино и милым пить давала.
Прекрасная, гордясь, что лик ее — луна,Глядит — и худжесте увидела она.
Промолвила Ширин: «Рисунок мне подайте.Кто начертал его? Скажите, не скрывайте».
Рисунок подали. Красавица над нимСклонилась; время шло… весь мир ей стал незрим.
Она от милых черт отвлечь свой взгляд не в силах,Но и не должно ей тех черт касаться милых.
И каждый взгляд пьянит, он — что глоток вина.За чашей чашу пьет в беспамятстве она.
Рисунок видела — и сердце в ней слабело,А прятали его — искала оробело.
И девы поняли, признав свою вину:Ширин прекрасная окажется в плену.
И в клочья рвут они утонченный рисунок:Бледнит китайский он законченный рисунок.
И говорят они, поспешно клочья скрыв:«Поверь, его унес какой-то здешний див.
Тут властвует пери! С лужайки — быстрым бегом!Вставайте! Новый луг отыщем нашим негам».
Сия курильница в них бросила огонь,И окурились все, как бы от злых погонь,
И, руты пламенем затмив звезду несчастий,Коней погнали в степь, спасаясь от напастий.
Шапур второй раз показывает Ширин изображение Хосрова
Глава почти повторяет предыдущую. Ширин резвится с подругами на новом месте, снова находит изображение Хосрова, рисунок у нее отнимают и уничтожают.
Шапур в третий раз показывает Ширин изображение Хосрова
Как души мудрецов — зеленые ковры,А воздух — ласковость младенческой поры.
Прохладный ветерок приятней ветров рая,Лужайка в лютиках от края и до края.
Каменья словно храм; обвили их вьюнки,Причесывая луг, струятся ветерки.
И говор горлинок, и рокот соловьиныйМеж пламенных цветов сплелись в напев единый.
Пернатых волен лёт, не страшно им людей,Порхают радостно меж трепетных ветвей.
Две пташки здесь и там, прижавшись друг ко другу,Дают пример цветам, дают отраду лугу.
На луг пришел Шапур, и для услады глазХосрова светлый лик он создал в третий раз.
Узрев безбурный луг под куполом лазури,Здесь гурия вино решила пить меж гурий.
И вновь увидели красавицы глазаТо, чем смирилась бы души ее гроза.
Она поражена подобной ворожбою,Уж дев играющих не видит пред собою.
Сосредоточен взор, встает она, идет,Изображение в объятия берет.
Ведь в нем отражено ее души мечтанье,И вот оно в руках! И счастье и страданье!
Она в беспамятстве, она стоит едва,Шепча недолжные — забудем их! — слова.
Да! Коль все меры взять и слить все меры эти,И дивов, как людей, в свои поймаем сети.
Лишь те, чей лик из роз и что подобны дню,Столепестковую увидели родню,
Как стало ясно им, что облик сей красивый —Не зло, что не грешны тут сумрачные дивы.
В работу мастера вгляделись, — не скрыватьХотят ее теперь, а холить, восхвалять.
Кричат красавицы: «Пусть все придет в движенье,—Клянемся разузнать, чье здесь изображенье!»
Увидела Ширин, что их правдива речьИ что хотят они печаль ее пресечь.
«Ах, окажите мне, — она взывает, — помощь!Ведь от друзей друзьям всегда бывает помощь.
Чтоб дело подогнать, порою нужен друг,Порою нужен он, чтоб дел сомкнулся круг.
Лишь с другом не темна житейская дорога,Нет ни подобия, ни друга лишь у бога».
Промолвила Ширин с великою тоской:«Навек утрачены терпенье и покой.
Подруги! Этот лик мы от людей не скроем.Так выпьем за него! Веселие утроим».
И снова на лугу — веселие одно.Пир начинается, вино принесено.
И за газелями поются вновь газели,И голос кравчего приятней пьяных зелий.
Напиток горький пьет сладчайшая Ширин.О, горечь сладкая! Властнее нету вин.
И с каждой чашею в томлении великом,Ширин целует прах, склонясь пред милым ликом.
Когда же страсть и хмель ей крепче сжали грудь,Терпенье тронулось нетерпеливо в путь.
Ширин, одну луну поставив при дороге,—«Кто ни прошел бы здесь, — приказ дает ей строгий,—
Узнай, что делает он в этой стороне,Об этом облике что может молвить мне».
Одних спросили вслух, других спросили тайно.Что ж? Все таинственно и все необычайно!
И тело Сладостной ослабло в злой тоске,И все от истины блуждали вдалеке.
И, как змея, Ширин в тоске сгибалась грозной,Из раковины глаз теряя жемчуг слезный.
Появление Шапура в одежде мага-жреца
