Теренс Уайт - Средневековый бестиарий. Что думали наши предки об окружающем их мире

Наш монах находился под покровительством католической и апостольской церквей, в то время заинтересованных в научных и сельскохозяйственных знаниях, равно как поддерживающих моральные устои. Монастырь, затерянный в лесах Средней Англии, являлся прекрасным убежищем от беззакония и безжалостных баронов.

Аббатство Ревесби, между Теттершеллом и Спилсби, относилось к ордену цистерцианцев. Именно в эту цитадель одного из самых строгих орденов, ставшую аванпостом европейской цивилизации, несмотря на бездорожье, проник экземпляр рукописи бестиария.

В XII веке книги ценились необычайно высоко. На их написание требовалось много времени, и немногие люди умели это делать. Необходимые материалы стоили очень дорого. Поговаривают, в 1331 году Эдуард III заплатил за роман почти 67 фунтов. Для справки: в то время за 7 фунтов можно было купить десять быков. Заметим, однако, что тогдашние книги иллюстрировались более роскошно, чем современные издания.

Поскольку процесс копирования книг проходил достаточно медленно, а их требовалось все больше и больше, в монастырских скрипториях нередко использовали диктовку. Несколько писцов усаживались за доски в специальном помещении для переписки (Scriptorium) и копировали текст. И все равно тираж определенной книги был ограничен. Возможно, настоящий бестиарий продиктован, поскольку на первой странице et simiis написано eximiis, что явно выдает запись со слуха.

В результате диктовки возникал еще один эффект. По мере распространения оригинальная рукопись передавалась из аббатства в аббатство, где ее снова переписывали. Таким образом, число копий возрастало аналогично тому, как обживается на новом месте семья переселенцев. Таких «семей» доктор Джеймс выявил в Англии четыре, следовательно, по стране перемещались четыре латинских протографа бестиариев. Если две или более из существовавших рукописей оказывались идентичны, есть смысл предположить, что они написаны одновременно под диктовку в одном и том же монастыре.

У нашей копии не существует подобных двойников, однако четыре бестиария, хранящиеся в Абердине, Бодлеанской библиотеке (собрание Эшмола, 1511 и Дьюса, 151) из Киз-колледжа (372) и, возможно, в колледже Святого Иоанна в Оксфорде (61), происходят из одной и той же мастерской. Факты свидетельствуют, что бестиарий приобрел большую популярность на севере, а не на юге Англии.

Переписчики не рисовали иллюстрации, предоставляя это художникам-оформителям, которые или заполняли оставленные пробелы (что чаще), или заранее размещали их на странице с текстом. В нашем случае переписчики, ибо по почерку их явно было двое, копировали текст до художника.

Усевшись за своими высокими досками, как профессиональные ремесленники, впрочем, таковыми они и являлись, с перьями для письма, обычно гусиными, и ножами, чтобы подрезать их, с железными чернильницами (чернила из чернильного орешка), они писали на пергаменте, трудном для нанесения знаков материале, шрифтом унциал, изобилующим вертикальными линиями, записывая minimum как munimin .

Экономя место, они сокращали слова за счет введения надстрочных и подстрочных букв или особых знаков. Например, единичка над «s» означала igitur, тире с точками сверху и снизу  — est («быть»), a mia могло означать и miseria, и misericordia.

Они сосредоточенно внимали диктовавшему, но временами внимание рассеивалось, подчиняясь настроению. Возникала пауза в диктовке, не сопровождавшаяся никакой пунктуацией. Слова перемещались друг от друга в одну строчку к следующей или п и с а л и с ь р а з р я д к о й, чтобы заполнить пространство строки .

Цитаты из книг Священного Писания, если текст хорошо знаком, обозначались начальными буквами слов, отмеченными покрытием сверху линией, поскольку цистерцианцы принадлежали к аскетическому ордену, отказывающему себе во многом ради веры.

Существование в условиях гражданской войны и трудностей фронтовой жизни побуждало их держать язык за зубами и скрывать свои чувства. Пальцы тщательно вырисовывали переплетение линий, создавая волшебный узор букв, творя научное сокровище, которое дошло до нас вместе с амфисбеной.

Символика всегда привлекала людей. Если не учитывать сотни сумасбродных историй в литературе вроде тех, что у Ибсена, символы встречаются на каждом шагу. Круг с перекрещенной буквой означает подземное метро, мистер Терм представляет пламя газовой компании. Темная фигура в плаще со стаканом красного вина — символ портвейна Сандемана. Равно как морской лев и устрицы не нуждаются в пояснении, ибо указывают на «Гиннесс».

Истинный символ — это не просто знак, а краткий, но емкий носитель информации. Возможно, рисунок подземки намекает: «Я под землей Лондона прохожу внутренний круг». Устрицы указывали на то, что отличаются особым вкусом, являясь совершенством, деликатесом. «Те, чей прожорливый желудок сможет переварить гвозди, — говорит Сильвестр, — „Гиннесс“ хорош для вас».

Символ — метафора, иносказание, параллелизм, часть клише. Фигура Правосудия стоит на здании суда вместе с мечом и весами, символизируя равновесие между силой и справедливостью, — суть власти и главную идею правосудия.

В век веры люди полагали, что Вселенной правит всемогущий Господь, и только Он способен дать рациональное объяснение. Они верили, что все имеет значение. Надо лишь суметь разглядеть скрытую подсказку. Каждый реальный предмет, равно как и его наименование, скрывали сообщение, которое надо было прочитать «глазами веры». Средневековый человек считал, что «очами телесными» он видит форму, а содержание и реальный смысл вещи постигает «очами духовными».

Едва ли можно играть в шахматы, не прочитав Jeu d’échecs moralisé («О смысле игры в шахматы»), с описанием различных приемов игры, ибо «тот, кто не отдает, не добьется успеха и не получит желаемое». Еще одно поучение гласит: «Надо видеть не только ближайшую игру, но и думать об отдаленном». Иначе говоря, уметь предвидеть последствия своего шага.

Он не мог прочитать простую историю в Gesta Romanorum, не найдя в конце ее священного объяснения. Аллегорические животные из басен Эзопа передавали смысл иносказания.

Даже их имена многозначительны, потому мы находим столько этимологий у Исидора. Урикемия связана со жжением, она же побуждает людей мочиться. Даже слова зацепляются и перемешиваются вместе со Вселенной.

Значение символизма для средневекового сознания велико, святой Августин неоднократно говорил о том, что реальное существование некоторых животных менее важно, чем смысл их названий. Действительно, в апокрифическом декрете папы Геласия I Святого, якобы опубликованном в 496 году, «Физиолог» отнесен к Index Prohibitorum (индексу запрещенных книг), возможно, потому, что его моралите расценено как еретическое.

Все было связано между собой логическими связями. Почему? Потому что в Средневековье существовала вера, значение которой можно выразить как Credo quia absurdum est. Достаточно было указать на связь с образцом. Создание представлялось математической диаграммой, выводимой в параллельных линиях, как мы увидим в следующем разделе, вещи не только обладали моралью, но нередко имели физического двойника в других сферах. Например, лошадь на земле и морской конек в воде. По той же причине полагали, что, возможно, в небе существует Пегас. Отмечали физическое и моральное сходство.

Читатель, вместе с нами добравшийся до этого места, проберется и через многочисленные моральные критерии. Если же он воспримет их только как возможную точку зрения, никогда не дойдет до сути. Именно с помощью принципов люди с удовольствием обнаруживали, что Иисус Христос представлял собой незначительного слона. Подобное удовольствие получали от театрального меломана, когда он находил расхождения в постановках Ибсена.

Преподобный морализатор указывает на нас пальцем, предостерегая нас от пожирания первыми, опасаясь, что нас постигнет та же участь. Однако он не зацикливается на этом, описывая муки съеденных.

Он не садист, как Данте, а добрый христианин. Он даже добр по отношению к женщинам. По общему признанию, докучливые существа побуждают человека к падению, нуждаясь в том, чтобы им преподали урок.

В этом кроется зацепка для тебя, мой дорогой человек. Отведи дурное настроение, возникающее, когда заботливая жена побуждает твою привязанность. Ты не господин, но муж ее, не ты уготовил ей участь стать не рабыней, а женой… Верни свое расположение за ее несчастье, награди добротой за любовь… Так сможешь добиться ее расположения, несмотря ни на что!

Любой, кто перечитает абзац, посвященный морским ежам, очаровательное небольшое поучение по поводу новобрачных, обыкновенной горлице и несчастной, но прекрасной матери соловья или печальное размышление о рыбах или еще что-нибудь, отягощающее наше движение к концу, вряд ли огорчится, что в текст включены «морализирования».