Морис Дрюон - Дни людей
Наклоняется, чтобы подобрать поводья, — он-то пустоты не боится. Он вернул себе своих коней.
Фаэтон продолжал падать: голова к земле, глаза выпучены, ноги дрыгаются в эфире. Я продолжал поражать его молниями.
Когда он выпал из колесницы, его блеск померк. Но он был Тяжелым и горячим, этот солнечный малыш! Молния за молнией — и мне удалось его отбросить. Он летел, касаясь наших пространств. Я снова метнул в него молнию. Его шевелюра какое-то время еще пылала; он все еще падал, а потом от удара моего последнего снаряда взорвался, раскололся, разлетелся на части, рассеялся. Все было кончено.
Я сел на сожженную траву Аркадии и застыл на какое-то время в неподвижности…
Дети мои, вы опять скажете, что это сказка.
Однако вы знаете, что ваш земной шар описывает вокруг Солнца эллипс; и вы знаете также, благодаря науке сына Гермеса, божественного Пифагора, что у эллипса имеются два центра. Однако один из этих центров занимает как раз Гелиос. Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему второй центр пустует? Разве этот второй центр не был местом Фаэтона, малого солнца, пропавшего светила?
Таинственные камни, вовсе не принадлежащие телу Великой праматери, на которые вы натыкаетесь иногда в ваших полях, не понимая, откуда они взялись, — это останки Фаэтона. А огромные дыры, различимые на поверхности Луны, которыми она вся изрешечена, — это шрамы, что остались от обломков Фаэтона, разбросанных взрывом. А эта река из множества каменных глыб, огибающая Землю, великая каменная река, текущая в пространстве и о которую вы рискуете разбиться, если решитесь посетить соседние вселенные, тоже обломки Фаэтона.
У всех народов, вашего мира в самой давней их памяти запечатлелся день, когда Солнце, согласно одним, поднялось со стороны заката, согласно другим — остановилось в своем движении, для одних удалилось, для других, наоборот, выпало огненным дождем… в общем, по единому мнению, ошиблось дорогой.
Это и был, дети мои, тот самый день.
Девкалион. Пророчество Прометея. Постройка ковчега. Потоп
И это был также день, когда Девкалион… Но я вам о нем еще не рассказывал. Девкалион был сыном Прометея. Однако, поскольку Прометей — бог человека, Девкалион был смертным, и, что бывает еще реже, смертным, который доволен своей участью. Он любил человеческое обличье, свое человеческое положение, человеческие труды. Сполна наслаждаясь человеческими радостями, он считал человеческий образ жизни наилучшим из всех. Его считали праведником, потому что он представлял для богов честное и совершенное зеркало осознания жизни.
Девкалион женился на своей двоюродной сестре Пирре, дочери Эпиметея и Пандоры; ценил в ней ее женские достоинства и проявлял терпимость к ее женским недостаткам. Его чувств к жене хватило, чтобы построить с ней целый мир в миниатюре и не завидовать никому.
Отец Девкалиона томился в оковах; быть может, именно отсюда проистекали благоразумие и уравновешенность сына.
В то время как Тантал покушался на мою власть, Фаэтон хотел захватить колесницу Гелиоса, а сыновья Ликаона замышляли свергнуть своего отца и расставляли ему нечестивые ловушки, Девкалион часто наведывался на Кавказ, чтобы Прометею было не так одиноко. И хотя ужасный узник кричал ему, что не нуждается ни в чьем присутствии и утешении, Девкалион оставался там довольно долго и молчал.
Он смотрел, как страдает его отец; слышал, как тот ярится, проклинает, бредит. Девкалион не извлекал из этого никакого чувства превосходства, скорее наоборот. Но и не пытался также отогнать орла или разбить оковы, зная, что это напрасная затея, которая могла бы лишь разозлить богов. Девкалион был лишен высокомерия, которое необходимо для того, чтобы дерзко вмешаться в чужую судьбу.
— Не ты нуждаешься во мне, — говорил он своему отцу. — Это я нуждаюсь в тебе.
Девкалион садился на камень и размышлял.
«У него гений, а у меня всего лишь здравый смысл. Скоро я Прилягу у благодетельного огня, дарованного отцом, а отец будет корчиться на морозе. То, что делает меня счастливым, — причина его мук Моя покорность извлекает выгоду из его бунта Если бы моим сыновьям досталась половина его гения и половина моего терпения, часть его честолюбия и часть моего смирения, у рода человеческого было бы прекрасное будущее».
Прометей каждую ночь, пока восстанавливалась его печень, смотрел на небесные светила — единственных товарищей своей вечной бессонницы. Так он научился читать их предвестия. Не имея возможности действовать, создавать, править, он теперь часто перемежал пророчествами свои страдания и вспышки ярости.
Однажды утром, когда Девкалион в очередной раз пришел его проведать, Прометей крикнул сыну:
— Ты смастеришь большой сундук, который может держаться на воде, загрузишь его съестными припасами и всем необходимым, чтобы продержаться девять дней; и, когда с неба упадет огонь, укроешься в сундуке со своей женой Пиррой. Ступай, торопись. Мы больше не увидимся. Я буду ждать одного из твоих потомков.
Девкалион пошел прочь. Обернувшись, чтобы бросить последний взгляд на своего отца, он узнал, что Прометей умеет плакать.
Сразу по возвращении домой в Фессалию Девкалион взялся за дело. Пирра сначала донимала его вопросами, а потом насмешками и упреками. Как, он срубит самые прекрасные акации, чьи цветы так хорошо пахнут весной? Разве нет у него в полях более важных дел? Сундук… сундук посреди сада, да еще и такого несуразного размера… да еще набивать его съестными припасами! Спать в каком-то ящике, когда есть прекрасный дом из плоских камней, хорошо пригнанных друг к другу! Настоящие царские хоромы на зависть соседним племенам! «Когда с неба упадет огонь…» Но если с неба упадет огонь, разве ящик не загорится быстрее дома? Бедный безумец Девкалион наслушался речей своего папаши, еще большего безумца! Чтобы огню да удалось…
— Женщинам нашего рода тоже не удалось избежать предреченного оракулами, — возражал ей Девкалион. — Не бери пример со своей матери. Подчинимся, и если нам суждено понять, то поймем потом.
Девкалион закончил крышку своего сооружения в тот самый день, когда Фаэтон взялся за поводья солнечной колесницы. А увидев падающее светило, схватил за руку свою жену и потащил к сундуку. Но она все еще сопротивлялась.
— Смотри, вся деревня бежит к пещерам!
— Укроемся в сундуке, — настаивал Девкалион.
Сильный жар, почти коснувшись земли, испарил изрядную часть земных вод. Источники иссякли, русла рек опустели, обнажилось дно у озер и даже морей; их водорослевые луга устилала дохнувшая рыба. Земные же поля стали подобны льняным очесам; сок в деревьях высох.
Это вам объясняет, почему часто говорят, что в огне содержится вода, а в воде — огонь и что между двумя этими стихиями есть союз.
Но когда я, Зевс, отбросил и уничтожил Фаэтона, все эти массы воды, обратившиеся в пар, собрались в огромные тучи, столь плотные и густые, что и в самом деле можно было подумать, будто колесница Солнца исчезла навсегда. Вскоре Девкалион и Пирра услышали каплю, потом другую, потом много, потом стремительный и частый ливень, потом настоящий водопад капель, который застучал по крышке их сундука.
Начался проливной дождь.
Продолжение вам часто изображали и рассказывали. Это был потоп.
Не единственный, не самый значительный из потопов, которые познала ваша планета, но последний по времени, случившийся в мое царствование.
Озера, пересохшие на какое-то время, быстро наполнились и вскоре уже не могли вмещать жидкие лавины, которые скатывались с гор. Внезапно вздувшиеся реки вышли из берегов и стремительно разлились по равнинам, затапливая поля и угодья, унося амбары. А небо продолжало изливаться водой. Вода низвергалась в воду.
Вскоре даже в самых высоко расположенных селениях потоки покрыли камни улиц, а потом достигли и верха дверей. Храмы акрополей соскальзывали со своих размякших оснований. На крышах виднелись только воздетые руки и слышались только крики ужаса или напрасные мольбы — насколько позволяла видеть и слышать черная, грохочущая толща дождя.
Многие из людей по привычке укрылись в недрах Великой праматери. Но в гроты и пещеры с ревом хлынула вода. Животные, более искушенные, добирались до холмов; но холмы словно проваливались в воду один за другим; долины исчезали. Волки и кабаны, Виверры и всякое водяное зверье плавали среди овец и коз; быки застревали в кронах дубов. Несколько редких землепашцев плыли на своих хлебных скирдах; но вода утяжеляла солому — и они тонули вместе со своей жатвой. Птица уже не знала, куда приземлиться… Осталась ли хоть одна крыша? Крыша вскоре покрывалась водой. Ветвь? Ее уносило течение. Птица снова взлетала, но изможденные крылья не держали ее, и она исчезала, канув в воду.
