Сказания и легенды - Автор Неизвестен
При окончании переговоров решено было, что пребывание царевича, как заложника, в Константинополе продолжится лишь столько, сколько потребно будет времени для водворения греческого управления в вышепоименованных крепостях, и никак не долее трех лет.
Нашлись люди, которые осуждали царя за отдачу четырнадцати лучших крепостей впромен за одного человека, но народ чуть не разорвал их. Общая уверенность в воинских способностях князей Орбелиани была так неограничена, что многие открыто говорили: «Только бы вернулся Кэурс, а с ним мы не только вернем свои крепости, но, с божьей помощью, приобретем еще четырнадцать других». Ликованию по случаю его возвращения не было конца. Более же всех радовалась двенадцатилетняя дочь его Тамара.
Тяжелым горем лег на нее плен отца, в отсутствие которого она лишилась матери и брата. Увидев, что Тамара выехала к нему навстречу одна, в сопровождении старой мамушки и нескольких молодых прислужников, богатырь Кэурс, от взора которого бежали целые полчища, заплакал, как дитя.
Отец и дочь бросились в объятия друг друга и долго не могли расстаться.
Клики радости в народной толпе умолкли, все вспомнили добрую щедрую княгиню и красивого мальчика, всюду ее сопровождавшего, и невольно грусть омрачила общее ликование. Кэурс опомнился первый. Он обратился к встретившим его и пригласил их на свой двор разделить с ним трапезу.
«Тамара постарается своею приветливостью заменить вам мою княгиню, — сказал он. — Господь не без милости, в моей неволе он даровал мне сына взамен того, которого взял. Плиний, — обратился он к красивому юноше, стоявшему сзади его, — помоги сестре и мне угощать гостей».
Все взоры обратились на Плиния — высокого, стройного, с тонкими, правильными чертами лица. Чувствуя себя предметом общего любопытства, он покраснел и невольно опустил взоры, как стыдливые девы наши, и скромность эта сразу расположила всех в его пользу. Во время пиршества и Кэурс, и молодые люди обворожили всех своей любезностью.
Старый и всеми уважаемый вельможа Александр, которого за храбрость и воинские успехи прозвали Македонским, подсел к Кэурсу и начал так:
— Ты справедливо сказал, друг, что господь воздал тебе за потерю сына этим прекрасным юношей, привязанность и сыновняя почтительность которого к тебе всем нам видимы и располагают в его пользу, но мы бы желали знать, кто он и почему ты усыновил его.
«В моей неволе, — ответил Кэурс, — господь послал мне друга. Он был знатный сановник, любимец императора и не нуждался в дружбе пленника; тем не менее не проходило дня, чтоб он не посещал меня. Мы рассказывали один другому свои боевые воспоминания и скоро полюбили друг друга, как два брата. Когда пришло ко мне известие о смерти жены и сына, его дружественное сочувствие было единственным моим утешением. Он рассказал мне свою жизнь, и через него узнал я, что он лишился любимой подруги в день рождения Плиния, за жизнь которого в первые годы трепетал ежечасно. Мальчику теперь восемнадцать лет, и он здоров, но слабосилен и требует заботливого ухода. Перед отъездом моим сюда друг мой заболел и призвал меня к себе:
— Я умираю, — сказал он, — и благодарю бога, что это случилось до твоего отъезда, ибо тебе безбоязненно поручаю лучшее мое сокровище. Возьми Плиния вместо того сына, которого у тебя взял бог. Врачи находят, что для его здоровья необходим более жаркий климат, чем наш. Возьми его с собой и замени ему меня!
Я поклялся любить его и беречь как сына и надеюсь, что господь поможет мне исполнить мою клятву!» — заключил Кэурс.
— Ты удовлетворил мое любопытство, — сказал Александр, — теперь я предложу тебе другой вопрос, но для этого нам необходимо удалиться. Сердце мое также тоскует по сыне, который попал и число молодых людей, сопровождающих царевича в Грецию. Хотя разлука наша не продолжится более трех лет, но мне это время кажется вечностью.
С этими словами старики удалились, а когда вернулись, то в руках их были турьи рога, наполненные вином. С веселым видом обратились они к пирующим:
— Друзья, — сказал Александр, — поздравьте меня и помогите мне благодарить Кэурса, который отдает мне то, что имеет лучшего: я помолвил сына моего на его дочери!
Посыпались поздравления и пожелания, и ликование продолжалось до глубокой ночи.
Кэурс и Александр видались часто, последний всегда спешил сообщить всякое известие о сыне; между прочим узналось, что молодых людей, сопровождающих Баграта, учат всем европейским языкам и наукам.
Кэурс задумался:
«Моя дочь не знает ни европейских языков, ни тех искусств, которыми тамошние женщины привлекают молодых людей; не показалась бы она странна твоему сыну!»
— Позвольте мне сказать слово! — неожиданно раздался светлый, нежный голос Плиния.
Старики оглянулись на него, он стоял перед ними красный от волнения.
«Говори!» — сказали они в один голос.
— Покойный отец мой не жалел ничего для моего учения, меня учили всему, чему у нас учат. Наука давалась мне легко, и если вы позволите, я с радостью передам свои познанья сестре, которая и сама имеет страстную охоту учиться.
Разрешение было дано, и с тех пор молодые люди были неразлучны. Под руководством Плиния Тамара скоро усвоила греческий язык в совершенстве. Они вместе изучали поэтов, затверживая лучшие места наизусть. Чудный голос Тамары, казалось, еще улучшился, когда она научилась от Плиния подчинять его правилам музыки. Достали лиру и по целым часам распевали звучные стихи. Для молодых людей дни, недели, месяцы летели с необычайною быстротой, они были счастливы вполне и долго не понимали, как они дороги стали друг другу. Наконец это сознание пришло. Уверенные в любви к ним Кэурса, они безбоязненно сообщили ему о своем открытии.
Но Кэурс, раз дав слово Александру, не считал себя вправе изменять его. Уроки были прекращены, Плинию воспрещено видеться с Тамарой иначе как в присутствии отца. Счастье молодых людей внезапно превратилось в жгучее горе, которое втайне разделял и Кэурс, искренне их любивший.
Через несколько дней такого мучения Плиний не выдержал и нашел случай тайно увидеть Тамару. Слезно умолял он ее бежать с ним в Грецию и там пожениться, но никакие мольбы и слезы не могли убедить ее выйти из повиновения отца.
— Твоя жена настолько должна быть лучше других, насколько и ты сам прекраснее всех людей в мире, — говорила Тамара, — как же можно тебе жениться на беглянке. Нет, Плиний, подождем! Богу все возможно! Он все видит, все знает, все ценит в настоящую меру! Он знает, легко ли нам не видеться, и я уверена, что если мы ничего не сделаем такого, чтобы его прогневить, он сам найдет способ прекратить нашу разлуку, только ты не забывай меня и… не ищи случая видеть меня… тайно.
И утро и вечер, и день и ночь молила Тамара бога прекратить их разлуку.
Раз в сопровождении старой мамушки и молодых прислужников отправилась она на богомолье в какой-то отдаленный монастырь, где жил старец, великий постник, богомолец и подвижник.
Ему открыла Тамара свое горе, и старец повел ее в свой садик. Там, в присутствии всех, стал он над нею молиться. И вдруг нашла страшная туча, засверкала молния, послышались раскаты грома, один другого продолжительней и сильнее. Присутствующие в страхе пали на землю. Наконец гроза стихла.
— Вставайте! — послышался голос старца, — Господь услышал нас грешных и утешил Тамару!
— Где же она? — спросили окружающие.
— Вот! — ответил старец и указал на прелестную благоухающую лилию, внезапно появившуюся среди его сада. Господь преобразил ее в цветок! — пояснил он.
Окружающие не верили.
Мамушка подняла вой, что Тамару спрятал коварный старец. Забыв страх божий и боясь гнева Кэурса, она осыпала его проклятиями и ругательствами. Прислужники обшарили весь монастырь, все окружающие леса и кустарники и, не найдя нигде Тамары, убили святого старца и подожгли монастырь.
Сгорело вековое здание, сгорела каменная ограда, сгорели столетние деревья, сгорела огромная библиотека, сгорело все скудное добро иноков. Не сгорела одна церковь и белая лилия, в которую обратилась Тамара. Услыхав об этом, и Кэурс и Плиний поспешили на пепелище монастырское. В церкви не было никого, остальное же все представляло открытое поле угля и пепла.
