Греческая мифология, сформировавшая наше сознание - Ричард Бакстон
Само собой, миф об амазонках подхватили женщины, чтобы выражать свои личные устремления, коллективные достижения, а иногда и сексуальную ориентацию. В начале XX века американская писательница-эмигрантка Натали Клиффорд Барни (известная как Амазонка) основала в Париже общество лесбиянок, в которое вошли ведущие художницы и интеллектуалки того времени. С тех пор идея об амазонке qua[209] жительнице воображаемого утопического мира легла в основу многих литературных произведений с лесбийским подтекстом, особенно в период 1960–1980-х годов[210]. Учитывая параллелизм утопической и научной фантастики, неудивительно, что и последняя продемонстрировала возможность существования женских сообществ, подобных амазонкам, – как, например, в романе Джоанны Расс The Female Man («Женщина-мужчина») (1975). Любая уважающая себя мифическая амазонка почла бы за честь называть сестрой его главную героиню: «Мою мать зовут Евой, мою другую мать – Алисией; я – Джанет Эвасон. Когда мне было тринадцать, я в одиночку выследила и убила волка на Северном континенте выше 48-й параллели, используя одну лишь винтовку»[211]. Женская солидарность, символом которой являются амазонки, здесь выражает себя через контролируемую агрессию охоты.
Образ независимой, сильной, красивой вооруженной женщины достиг своего апогея в современной поп-культуре, которая нередко использует символику амазонок. В культовом фэнтези-телесериале «Зена – королева воинов» главная героиня начинает, если оперировать понятиями нравственности, «на темной стороне», но со временем, после встречи с Гераклом, встает на путь искупления. Благодаря ее отношениям с подругой и предполагаемой любовницей Габриэль некоторые фанаты видят в Зене лесбийскую икону. Руки и ноги героини частично обнажены, и она носит доспехи – в частности (разумеется), нагрудник. По сути, эта агрессивная демонстрация тела – свидетельство эмансипации. Как сказала Марина Уорнер, «в рамках фаллической диалектики соревновательности и схваток амазонка с ее маскулинизированной женской внешностью продуктивно предоставляет современным женщинам право слова»[212]. Однако присутствует в этом образе и некоторая неловкость, даже опасность – из-за его близости к порнографии. Снова приведем слова Уорнер: «Порнография вооружает женщин – и одновременно прячет их силу в ножны; безжалостные выражения и жесткие телодвижения – ее конек»[213]. За статус иконы с Зеной борется Чудо-женщина – супергероиня, изначально придуманная в 1941 году для DC Comics. Официально известная как принцесса Диана из Фемискиры (ее еще называют Дианой по фамилии, конечно же, Принс), она, согласно одной из версий происхождения, является дочерью Зевса и царицы амазонок Ипполиты и неустанно борется за справедливость. Не меньше, чем генеалогия, важна и ее одежда: нагрудник (снова, разумеется) и пояс, служащий якобы для ношения щита и ножен, но в действительности подчеркивающий физические аспекты ее сексуальности.
Зена. 1996 г.
Photo Jorgensen / Shutterstock.
Постер к фильму «Чудо-женщина». 2017 г.
Photo Everett Collection Inc / Alamy Stock Photo.
Живучесть образа мифической амазонки в качестве иконы очевидна. Столь же очевидно (или должно быть таковым) то, что эта живучесть никак не зависит от ответа на вопрос: являются ли амазонки отражением некогда реально существовавшего общества? Двойственная символика женской груди, буквальное и метафорическое обоюдоострое свойство вооруженной агрессии со стороны женщины, увлеченность фантазиями о социуме, в котором постоянные узаконенные отношения между полами не играют роли, – вот лишь часть тем, поднимаемых сказаниями об амазонках. Мифы – это первые и наиболее значимые мысленные эксперименты, а миф об амазонках – один из наиболее плодовитых и продолжительных из них.
Глава 5. Эдип
Пожалуй, среди мифических персонажей никто не демонстрирует живучесть древнегреческих сказаний в современном мире так ярко, как Эдип. Основной вклад в создание такой популярности внес Фрейд, однако миф об Эдипе гораздо многограннее, нежели то, что сегодня ассоциируется с психологическим комплексом. В этой главе мы особое внимание уделим как раз «другой истории». Действительно, Эдип, как мифическая фигура, достаточно сложен и воплощает в себе целый комплекс тем, однако это отнюдь не то же самое, что «иметь комплекс». В чем же состоит эта его сложность? Отличительная черта личности Эдипа заключается в том, что он мыслитель, человек, окруженный загадками и тайнами, которые он одержимо пытается разрешить. Но вместе с тем ему свойственно действовать – порою агрессивно. Хотя Эдипу не присущи воинственность и тяга к чередующимся схваткам, в отличие от Ахилла, Персея или Геракла, его мифический портрет – это портрет персонажа вспыльчивого и способного на насилие со смертельным исходом. Есть еще кое-что, дополняющее – и усложняющее – этот образ: Эдип невольно становится виновником самых ужасных нравственных прегрешений, какие только можно вообразить. Если говорить кратко, то его действия и страдания – неповторимый сплав рассудочного и инстинктивного.
Во введении мы упомянули ряд тем, наиболее характерных для греческой мифологии. Четыре из них поднимаются в истории Эдипа: семья, политика, выбор и взаимодействие человека с богами. Семья: миф затрагивает нездоровые отношения между Эдипом и его родителями, его женой и детьми. Политика: Эдип – правитель полиса (города-государства), и его личные действия и страдания заметно влияют на жизни горожан. Выбор: миф повествует об эмоциональном опустошении, к которому пришел мужчина, решивший во что бы то ни стало раскрыть правду о собственной личности. Люди и боги: один из моторов этой истории – оракул бога Аполлона; другая ведущая роль отведена пророку Аполлона Тиресию. Воедино эти темы связывает дополнительный мотив – непреодолимые границы человеческого знания. В основе мифа лежат два проступка, совершенные Эдипом в полном неведении относительно истинной природы его действий: он убивает человека, который, как впоследствии выясняется, был его отцом, и женится на той, которая оказывается его матерью. Именно неосведомленность Эдипа не позволяет мифу превратиться в череду неправдоподобных совпадений и делает его историей, вполне характерной для человеческой природы. Все мы действуем, не зная досконально о своих корнях и связях. Ситуация, в которой оказался Эдип, – не скроем – является преувеличением этого общего состояния частичного неведения. Собственно, этим и занимаются мифы: преувеличивают, заостряют и дополняют проблемы, взятые из обычной жизни. И все же, глядя на случившееся с Эдипом, любой из нас мог бы сказать: хотел бы я избежать таких поворотов судьбы. В этом история Эдипа идеально соответствует трагедии – жанру, где преувеличения, заострения и дополнения, присущие мифу, проявляются во всю мощь. Именно к трагедии относится наиболее впечатляющая версия этого сказания – «Царь Эдип» Софокла (по-гречески – «Эдип-тиран», Oedipus Tyrannos, в латинизированном варианте – Tyrannus). Не единожды упомянутая в этом произведении слепота – буквальная и метафорическая – указывает на неизбежное присутствие рамок, ограничивающих физические и умственные способности человеческих существ, даже самых избранных и проницательных.
Однако, прежде чем обратиться к Софоклу, мы должны сделать шаг назад. Уже в «Одиссее» Гомер крупными мазками обозначил историю Эдипа. В одиннадцатой песни Одиссей рассказывает о жутких событиях, свидетелем которых стал, когда спускался в подземное царство. Среди душ умерших он повстречал и душу матери Эдипа, которая у Гомера зовется Эпикастой:
Страшно-преступное дело в незнанье она совершила,
С сыном родным, умертвившим отца, сочетавшися браком.
Скоро союз святотатный открыли бессмертные людям.
Гибельно царствовать в Кадмовом доме,
